Великие русские полководцы
Шрифт:
Частные претензии превышали 100 000 рублей. По некоторым из них высочайшим повелением было предписано произвести уплату. Было время, когда Суворов чувствовал себя близким к разорению. Но и Павел не мог не осознавать, насколько тяжелое впечатление производила эта непонятная и незаслуженная опала на престарелого фельдмаршала, имя которого пользовалось уважением не только в России, но и далеко за ее пределами. Спустя какое-то время он счел удобным примириться с Суворовым, и 12 февраля 1798 г. в Кончанское был отправлен племянник Суворова, флигель-адъютант князь А. Горчаков. Он передал приглашение от императора прибыть в Петербург. В тот же день был отозван Николев.
Суворов подчинился, но столица, двор, служба не имели теперь для него никакой притягательной силы. 27 февраля поздно вечером Суворов въехал в Петербург, а на следующий день утром был принят
Ответа пришлось ждать больше месяца. Наконец, 6 февраля Суворов получил собственноручный рескрипт императора, врученный прискакавшим в Кончанское флигель-адъютантом Толбухиным. «Сейчас получил я известие о настоятельном желании Венского двора, чтобы вы предводительствовали армиями его в Италии, куда и мои корпусы Розенберга и Германа идут…» Далее Суворову предписывалось немедленно прибыть в столицу, чтобы оттуда следовать в Вену для принятия командования.
Суворов был ошеломлен, но ни раздумий, ни колебаний приказ императора у него не вызвал. От прежнего настроения не осталось и следа. Полководец быстро собрался и на следующий день отправился в путь, а 9 февраля уже был в Петербурге. В тот же день он был вновь зачислен на службу в чине фельдмаршала, хотя приказа по армии не последовало. Несколько дней спустя Павел наградил его орденом Святого Иоанна Иерусалимского Большого Креста.
Из Петербурга Суворов выехал в последних числах февраля. Но теперь он ехал далеко не с прежней «суворовской» скоростью: с одной стороны, торопиться не следовало, так как русские войска находились еще далеко от театра будущих военных действий, а до их прибытия Суворов не собирался начинать кампанию; с другой стороны, сказывались преклонные года и далеко не молодецкое здоровье фельдмаршала. Проезжая через Митаву, он представился французскому королю-претенденту Людовику XVIII, который нашел в России приют и был одним из конкурентов Суворова на пост главнокомандующего союзными войсками.
Из Митавы через Вильню Суворов прибыл в Кобрин (3 марта), где остановился на несколько дней отдохнуть и привести в порядок неотложные дела имения. Затем он отправился в сторону Бреста, 9 марта пересек границу, а 14 марта вечером прибыл в Вену. Население города встретило его восторженно, император и двор – благосклонно, но сдержанно.
Суворов был поставлен во главе союзной армии в силу соображений, в которых его военный гений не играл никакой роли. Ни император Франц, ни император Павел не были поклонниками его полководческих талантов. В глазах Франца он был «грубый натуралист, генерал без диспозиции». Он остановил свой выбор на Суворове отчасти под давлением английской и русской дипломатии, отчасти же потому, что считал Суворова одаренным высшим даром судьбы – неизменным военным счастьем.
С первых же дней Суворов разгадал стремление гофкригсрата подчинить его себе, но не придавал этому особого значения. Руководствуясь опытом 1794 г., он надеялся на театре военных действий быстро освободиться от опеки австрийского Высшего совета. Вместо того чтобы сразу выяснить отношения, Суворов давал уклончивые ответы, стараясь даже поддакивать австрийцам. Тем самым он дал им в руки сильное оружие против себя в будущем: возможность ссылаться на «венские переговоры». Кроме того, Суворов допустил ошибку и неосмотрительно передал продовольственную часть исключительно в ведение австрийцам, желая избавиться от докучных административных забот. Обе эти ошибки впоследствии отозвались на ходе кампании.
Несмотря на все настояния, Суворов наотрез отказался принять участие в выработке плана
Первым препятствием на пути следования армии Суворова была Брешия, гарнизон который капитулировал без боя. Подобный исход не входил в планы полководца, поэтому он исправил дело реляцией: в ней были и «жесткий пушечный огонь» и «упорное сопротивление», что придало бескровному делу характер, навлекший за границей нападки на Суворова за «турецкий способ действий». Цель была достигнута Суворовым:
нужное впечатление создалось. Затем последовали переправа через Адду, взятие Милана, занятие Турина. В Турине Суворов самовольно объявил восстановление Сардинского королевства, послал королю приглашение вернуться в столицу, издал прокламацию к жителям с призывом вооружаться на защиту короля, а также восстановил королевскую армию и весь прежний порядок вещей. Эти меры способствовали подъему чувства национального самосознания пьемонтцев и могли только затруднить желание Австрии присоединить Сардинское королевство к своим наследственным владениям. И действительно, тут же последовал рескрипт императора Франца, в котором он ясно дал понять Суворову, что тот поставлен во главе австрийских войск не для того, чтобы при помощи их осуществлять свою собственную политическую программу. В этом же рескрипте содержался категорический совет не думать ни о каких наступательных действиях, а ограничиться осадами Мантуи и Миланской цитадели. Суворов отчасти подчинился приказу, оставил для осады указанных пунктов некоторые свои подразделения, а с остальными силами выступил к Пьяченце. Талантливым французским полководцам Моро и Макдональду некоторое время удавалось теснить разрозненную союзную армию. Но после сражения в долине Треббии французы отступили.
Последовал очередной рескрипт императора Франца с благодарностью за победу при Треббии и категорическим предписанием фельдмаршалу оставить всякие мысли о движении на Геную и ограничиться покорением еще не сдавшихся крепостей Северной Италии, прежде всего Мантуи. 6 недель пришлось провести в полном бездействии. Однако неудачи Моро и Макдональда не могли не отражаться на силе сопротивления осажденных крепостей. Стойко державшиеся до сих пор, одна за другой сдаются Миланская и Туринская цитадели, Алессандрия и Мантуя. С этого момента Итальянская кампания могла считаться оконченной. В воздаяние заслуг Суворова император Павел указом от 6 августа возвел его в князья с титулом Италийского.
Наступившим бездействием воспользовались французы. Три армии – Моро, Макдональда и Жубера начали активные действия. Жубер планировал наступление на Мантую, о падении которой во Франции еще не знали. Французский главнокомандующий ожидал встретить слабый корпус противника. Но с высот Нови он увидел перед собой на обширной равнине всю союзную армию. Суворов ожидал атаки 3 августа, но, поскольку ее не последовало, он решил упредить неприятеля и, не теряя времени, атаковать самому.
После победы над армией Жубера и взятия Нови Суворов стал лагерем у Асти. Опять потянулись томительные дни бездействия. Небывалым почетом и вниманием был окружен Суворов в эти дни. Сардинский король, за взятие Турина пожаловавший ему крест Святого Маврикия и Лазаря, цепь ордена Святой Анунциаты, теперь возвел его в ранг великого маршала пьемонтских войск и гранда королевства с потомственным титулом принца и кузена короля. Узнав об этих почестях, император Павел писал Суворову: «Через сие вы и мне войдете в родство, быв единожды приняты в одну царскую фамилию, потому что владетельные особы между собой все почитаются роднею». Павел предписал также «верноподданным присоединить в молитвах имя Суворова к имени его» и приказал войскам армии и флота (указ от 6 сентября 1799) «воздать Суворову царские почести согласно уставу, даже в Высочайшем присутствии». Город Турин поднес Суворову золотую шпагу, усыпанную драгоценными камнями, с благодарственной надписью. Лагерь при Асти был переполнен иностранцами, которые дожидались свидания с полководцем. В театрах произносились в его честь стихи, за обедами – даже в частных домах – пили за его здоровье. Изображения Суворова, медали в его честь имели широкое распространение в Европе, особенно в Англии. Лишь венский двор проявлял необыкновенную холодность по отношению к фельдмаршалу.