Великие рыбы
Шрифт:
По вечерам Иероним и Боноз посещают эти представления.
Особенным успехом пользовался номер, когда сцену заполняли куриными яйцами и плясун, подвешенный на тонких невидимых нитях, танцевал по ним, не повреждая ни одного. Зрители рукоплескали, и Иероним вместе со всеми.
Эти образы будут преследовать его в сирийской пустыне. «О, сколько раз, удалившись в уединение, я представлял себя среди наслаждений Рима!.. Как часто, в сообществе одних диких зверей и скорпионов – в мечтах присутствовал в хороводах дев!»
Помнит ли юный Иероним, что он христианин?
Да, иногда он вспоминает об этом.
Иногда по воскресным дням, вместе с Бонозом и другими сверстниками, он посещал гробницы апостолов и мучеников.
– Что с тобой? – смотрит Боноз, заметив серую бледность на лице друга.
– Ничего… сейчас пройдет.
«…Пещеры, вырытые в глубине земли, в стенах которых по обеим сторонам лежат тела погребенных и в которых повсюду такая темнота… Там среди мрачной ночи приходит на память известный стих Вергилия: horror ubique animo, simul ipsa silentia terrent».
Так он будет стоять среди могил святых – в полутьме, в холодной испарине, смешивая молитвы со стихом Вергилия. «Ужас повсюду и вместе безмолвие дух устрашает».
А потом будет снова Рим, слепящее солнце, театральные зрелища и хороводы.
«Юноши и девушки, блистая первым цветом молодости, прекрасные по внешности, в нарядных костюмах, с красивыми жестами двигались взад и вперед, исполняя греческий пиррический танец; то прекрасными хороводами сплетались они в полный круг, то сходились извилистой лентой, то квадратом соединялись, то группами врозь рассыпались» [3] .
Таков был Иероним в пору первого своего жительства в Риме.
Таков был сам Рим, лишь поверхностно затронутый христианством. «Вчера в амфитеатре – сегодня в церкви, вечером в цирке – утром в алтаре» (как напишет позже Иероним). Рим, переходящий от чтения Евангелия к Тациту и Светонию и перемежающий псалмы стихами Вергилия.
3
Апулей. «Метаморфозы». (Перевод Михаила Кузмина).
Боль сидела в нем, боль разорванной мысли, трещины, прошедшей поперек всей эпохи.
367 год. Иерониму около девятнадцати, он завершил учение и вместе с Бонозом едет в Галлию. Он уже бреет щеки; голос огрубел, глубоко сидящие глаза глядят пытливо. Они движутся на северо-запад, в Треворум, нынешний Трир. Римом правит Валентиниан Первый, последний сильный император; в Треворуме его резиденция. Прекрасная возможность блеснуть
Но вышло иначе.
Нет, и Иероним, и Боноз были представлены императору и приняты на службу. Agentes in rebus. Это иногда переводят как «тайная полиция», но agentes in rebus ведали еще и отправкой курьеров, и безопасностью дорог, и многим другим. Для начала придворной службы даже очень неплохо. Иероним вместе с Бонозом ездит по Галлии, начинает изучать местный язык…
И все же не совсем то, чем он желал заниматься, готовя себя в Риме к поприщу юриста и посещая суды, чтобы послушать знаменитых ораторов. И совсем не то, чего ищет его душа.
Придворная служба, дворцовые интриги быстро становятся в тягость. Он переполнен богатствами римской образованности, но они пылятся в нем, как ненужный хлам. Иногда вместе с Бонозом он гуляет по тенистому саду за городскими стенами.
– Скажи, чего мы домогаемся здесь своими трудами? – спрашивает он Боноза. – Чего ищем? Ради чего служим?
Боноз молчит, наклонив голову; только шум листвы и редкие крики птиц доносятся в ответ.
Так они гуляли и в тот день; Валентиниан после полудня отправился на цирковые зрелища; часть свиты последовала за ним, часть была предоставлена самой себе.
В этот раз друзья забрели дальше обычного.
– Смотри! – остановил его Боноз.
Перед ними была лесная хижина.
Хижина была пуста; судя по всему, в ней жил отшельник-христианин. Иероним собрался было выйти из нее, как вдруг увидел небольшую книжку.
Боноз уже держал ее в руках.
– «Антоний родом был египтянин. Родители его, люди благородные и богатые, были христиане…» – начал Боноз с того места, на котором она была открыта.
Вопросительно поглядел на Иеронима.
Тот кивнул, и Боноз стал читать дальше.
– «По смерти родителей остался он с одной малолетней сестрой и, будучи восемнадцати лет от роду, сам имел попечение и о доме, и о сестре. Но не минуло еще шести месяцев по смерти родителей, когда он, идя по обычаю в храм Господень, по пути стал размышлять о том, как Апостолы, оставив все, пошли во след Спасителю… С такими мыслями входит он в храм. В читанном тогда Евангелии слышит он слова Господа к богатому: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждь нищим, и имети имаши сокровище на небеси и гряди в след Мене. Антоний, приняв это за напоминание свыше, выходит из храма и все, что имел во владении от предков – было же у него триста арур весьма хорошей, плодоносной земли, – дарит жителям своего села, а все прочее имущество продает и раздает нищим, оставив немного для сестры…»
Дальше описывалось, как этот доселе неизвестный Иерониму и Бонозу египетский юноша оставил все и ушел в пустыню, чтобы полностью посвятить себя Богу.
Боноз замолчал.
Гасли последние лучи, опускались сумерки. Иероним отер испарину. Подняв голову, он поглядел на друга:
– Скажи, я уже спрашивал тебя, ради чего мы служим при дворе? Пусть даже со временем мы возвысимся и получим звание «друзей императора» – разве оно не хрупко и не полно опасностей? и когда еще это будет? а другом Божиим, если захочу, я могу стать прямо сейчас!