Великие тайны золота, денег и драгоценностей. 100 историй о секретах мира богатства
Шрифт:
Уля растерялась. И вправду, где ж такое богатство хранить? Выдвинула ящик комода, где свой серебряный рубль нашла: «Давай сюда класть станем…»
Так с тех пор и делали. Как деньги в дом, так их — в комод. В хорошую большую квартиру перебрались, а комод старенький с собой захватили. Всем друзьям, которые в их хлебосольный дом захаживали, говорили: «У нас комод деньгами заведует!»
Простой и дружелюбный по характеру Петр Клодт никому в помощи не отказывал. Частенько его очередной приятель одолевал: «Петр Карлыч, нет ли у тебя деньжат в долг?» Клодт только рукой махал, не отрываясь от работы: «Пойди ты к… комоду! Посмотри, там должно быть!»
Все и шли. Находили и брали. Дело до смешного доходило.
Повадилась в дом Клодтов некая дама — роста огромного, лицо в траурной вуали, голос хриплый. Наверно, горе какое-то пережила. Оставалась на обед. Подъедала все подряд, в себя, как в погреб, запасы запихивала. Потом кидалась к Клодту. Рыдала басом и нервно взвизгивала. Даже на колени падала: «Взывая к вашему доброму сердцу, умоляю о небольшом вспомоществовании!»
Клодт и ее отсылал к… комоду.
Однажды после очередного визита незнакомки к Уле вбежала горничная. Забыв обо всех приличиях, закричала: «Хоть вы скажите хозяину, барыня! Обирают ведь его все кому не лень! Так и по миру пойти недолго!»
Горничную свою Уля любила и потому встревожилась: «О чем ты, Саша?»
«Я вашу «даму под вуалью» только что на лестнице встретила. Она-то меня не увидела, так юбки свои задрала — а там сапоги. Мужчина это, а не дама!»
Уля, конечно, к Пете кинулась. Тот поморщился: «Чего меня от работы-то отрывать? Я и саМ понял, что это гренадер, а не женщина. Но ведь если гренадер плачет, в ногах у меня ползает и вспомоществования просит, наверно, надо помочь. Может, беда у него какая?»
«Да нет у него никакой беды! — в сердцах взорвалась Уля. — Просто легкий способ наживы. Небось в карты деньги просадил. На другую игру не хватает! А ты даже имя не спрашиваешь, всем денег даешь да еще и обедами кормишь!» Клодт прищурился: «А как не кормить? Не забыл я про селедочный хвост на обед-то!»
Ну что с ним говорить? А может, он и прав в чем-то. Хотя мог бы и о себе подумать. Вот недавно Карл Брюллов, великий художник, советовал: «Съездил бы ты, друг Петруша, в Париж. Французы столь восхищены твоими конными статуями на Аничковом мосту в Петербурге, что хотят тебя чествовать! Говорят, что твои «Кони» — теперь визитная карточка Санкт-Петербурга для всей Европы. Уж третье приглашение для тебя лично в Академию прислали».
А Клодт только вздыхает: «Не хочу я в такую-то даль! Это ведь надо от Уленьки уехать. А у меня спокойно на сердце, только если она рядом».
Уля эти слова услышала, когда войти в кабинет к мужу хотела. Взялась за ручку и расплакалась. От счастья! Убежала в гостиную, приткнулась на комоде и зарыдала. Вспомнила, как впервые раскладывала тут свое нехитрое приданое и нашла серебряный рубль. Вот вам и комодное счастье! Бывает же такое…
Чудеса в решете
Иван Васильевич Ельцов к концу XIX века был владельцем золотых приисков в Амурской и Приморской областях Российской империи. В лучшие годы, как рассказывала государственная статистика, добывалось на тех приисках по 50 пудов чистого золота в год. Показатели наисолиднейшие для любого предпринимателя. А ведь Ельцову пришлось все начинать с нуля. Родился он в 1844 году на задворках империи — в Якутске на самой нищей улочке. Имел три класса образования. Поступил на службу к богатому якутскому купцу, торговавшему пушниной. Только к 1883 году сумел открыть свой Торговый дом в Сретенске. Работал вместе с младшими братьями — Федором и Николаем. Дела пошли в гору. Иван Васильевич поселился в Благовещенске. Был избран почетным мировым судьей и почти все свое время начал посвящать делам благотворительности. Тогда это был обычный путь миллионщика: заработал большие деньги — отдай часть на общее благо. И ведь отдавали! Практически все.
А начиналось история амурского предпринимателя
…Анна Ельцова давно ни на кого не надеялась. Жизнь в городе Якутске в середине XIX века была далеко не сахар. Власти об окраине Российской империи не волновались. Да и зачем? Что из Петербурга не видно, того, может, и вовсе нет. Но крошечный Якутск был. И жила там семья мелкого таможенного чиновника Василия Ельцова. Но только на мужа-то Анна надеялась не больше, чем на властей. Ельцов проматывал свое скромное жалованье в кабаке в тот же день, как получал. Хорошо, если в день получки Анне удавалось подловить мужа у входа в кабак и выпросить хоть немного «на семью» — себя и троих сыновей. Сегодня, по меркам Анны, был особо выдающийся день — она сумела получить от мужа на хозяйство куда больше обычного. Как раз вовремя — и так на месяц уж платежи в уездное учили-ще просрочены. Еще неделю, и выгонят сыновей… Конечно, училище — одно название, всего-то три класса образования, но ведь другого нет. А мальчики такие умненькие да сноровистые. Старший, Иван, который уж в последнем классе, вчера заявил: «Кончу ученье, буду тебе, мамка, на шелковую шаль зарабатывать!»
И где он про эдакую шаль услыхал-то? В Якутске в таких обновах не ходят. Холодно тут. Народ о шубах мечтает: кто побогаче — из соболя да белки, кто победней — из зайца да лисицы.
Думая свои нехитрые думы, Анна споро кинула в горшок кусок мороженой оленины, поставила на еще тлеющие в печи уголья другой горшок для каши. Теперь надо бы мучицу просеять, как мясо сварится, похлебку забелить. Но только набрала в мучное решето серой муки, дверь дернулась, чуть с петель не слетела. Недогулявший хозяин дома в сени с криком ворвался: «Анна!»
Анна заметалась по кухне. Надо же деньги спрятать, чтоб Василий не нашел. Но куда? Вынула из кармана кофты да и сунула прямо в решето — под муку. Ельцов на кухню ввалился: «Отдавай деньги!»
Анна руками всплеснула: «Так я лавочнику долг заплатила! Зато теперь на следующий месяц он нам опять кредит откроет». — «А где остаток, я ведь помню, сколько тебе дал!» Жена мину жалостливую скривила: «Я их, Вася, уже в училище отнесла, за учебу сыновей заплатила».
«Врешь! — Ельцов схватил Анну за руку. — Утаить хочешь?! Я видел, как ты деньги в карман кофты совала!»
Вывернул карман, а там пусто. В сердцах съездил жене по физиономии, та в слезы. Поостыл Василий. Может, и правда за учебу заплатила?.. Пес их, баб, разберет… Ельцов плюнул и пошел в кабак догуливать. Даст же кто-нибудь взаймы!
Анна начала деньги из решета выуживать. Только руку в муку засунула, опять дверь — хрясь! Старший сынок Иван в дом влетел: «Я, мамка, по арифметике и по Закону Божьему сегодня высший бал получил! И еще новость — с ума сойти! Купец-якут Ломов предлагает мне с осени, как ученье закончу, к нему „в помощь“ пойти».
У Анны аж дыханье сперло. Ломов — богач, держит в своих руках пушной промысел Якутска. По всей округе скупает у охотников-тунгусов меха — и соболя, и белки, да и зайцем с лисой не брезгует.
«А чтобы я не передумал, да и отец согласился, Ломов мне выдал задаток!» — И, протянув матери крошечный золотой самородок, Иван пустился в пляс.
Анна уставилась на кусочек природного золота. Не зря она частенько собирала в решето свежие яички из-под своих курочек. Выходит, теперь решето притянуло и золотое яичко. Это же целое богатство, и его первым делом от Ель-цова спрятать нужно! А то ведь в кабак стащит… Недолго думая, она схватила самородок и засунула его в решето с мукой. Открыла шкаф, решето осторожно на тарелку поставила, чтоб мука не сыпалась, и взгромоздила на верхнюю полку. А на сына посмотрела строго: «Ежели кто спросит, особливо твой тятька, говори — бабушка Заманиха велела мучную еду для домового поставить».