Великий Гваддл
Шрифт:
– Зачем все это? – Спросил Марвин.
– Генри, отсыпь в отдельную тарелку половину моей порции и половину своей. Быстро!
Он так и сделал. Я поставила тарелку перед Марвином. Гусеница наклонилась к ней, вдохнула запах и улыбнулась. Улыбка, по правде говоря, была какой-то мученической. Радует, что она вообще была.
– Набивай брюхо! И без лишних слов.
И чего меня так его заунывная речь вывела из себя? Ладно. Видимо, сегодня запал работает. И очень хорошо. Прямо с самого утра могу из себя выходить! Да!
Мы принялись за еду.
– Вкусно? – Спросил Генри.
– Великолепно, я ничего вкуснее не ел! – Донеслось из тарелки.
Генри пришлась по вкусу похвала и он спросил еще.
– А чем тебя кормила хозяйка?
– Ничем, я отказывал себе в этом удовольствие.
– Должно быть она не умела готовить?
– Ага, ненавидела рыбное филе.
– Жуть.
– Не то слово…
– Заткнитесь уже!
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь причмокиванием Марвина. Так мы и покончили с филе.
Цель столь раннего визита Генри была, конечно, Садовая Голова. Он подумал, что за день можно выполнить и два задания. Мне понравилась эта идея, хотя я никак не показала этого. В трактире я сорвала самое дорогостоящее объявление. Четыре тысячи сиклей! Это в четыре раза больше нашего прошлого заказа! Оно было совсем новеньким, прямо на месте вчерашнего объявления. В нем говорилось о выдворении какой-то жутко слезливой твари с лодочной станции. Сегодня у меня запал есть, я могу же и не удержаться!
Спустя полчаса мы были на этой лодочной станции. Она была крытой и примыкала прямо к каналу. То есть, дождь на ней не шел. Какая-то молодая, заплаканная женщина подошла к нам. Почему заплаканная? Это я по красным от плаканья глазам узнала. Мы представились охотниками и показали жетоны. Она удивилась, но позволила нам пройти.
– Может быть чаю?
– Спасибо, никакого чаю сегодня.
– Точно?
– Да, да. Мы еще вчера лишнего хлебнули.
– Хорошо, тогда я посвящу вас в курс дела. Мы с мужем занимаемся экскурсиями. Возим на этих маленьких корабликах туристов по каналам. Достопримечательности показываем. Все у нас хорошо шло до тех пор… – И она заплакала.
– Все хорошо, продолжайте. – Сказала я холодно.
Мне не хотелось во все эти слезливые подробности вникать. Просто, нужно было поскорей покончить с этим делом.
– А потом появилась она. Эта… Даже не знаю, как ее назвать. Вылезла на берег перед лодками и принялась причитать. И так жалко ее. И такая отвратительная, что и не выгнать. Муж хотел убить ее, а я не могу допустить. Ведь ее и так жалко. А попросить ее не могу, чтобы она ушла. Друзей то у нее совсем нет.
Генри почесал висок указательным пальцем. Я заметила, что женщина какая-то подозрительная. Может она спятила тут? Кто знает.
– Что нам сделать?
– Попросите ее убраться куда-нибудь в другое место. Мы так работать не можем. Я, как ее вижу, так плакать начинаю. А мужа тошнит при одном ее виде.
– Она такая
– Отвратительнейшая…
– Хорошо, мы справимся.
– Только не убивайте ее.
– Да, да. Можете идти.
– Эта тварь живет в воде, периодически на берег выползает. Можете подождать ее на берегу. Возьмите в углу два стула.
Мы взяли стулья и вытащили их на берег. Генри зевнул. Стулья оказались на удивления удобными. Как я и ожидала, мой напарник уснул. Оставалось караулить одной. Но даже я не выдержала, и уснула.
Мой сон потревожил громкий вздох со стороны Генри. Я неспеша повернулась и прикрыла рот руками. Ничего более отвратительного в своей жизни я не видела. Это создание было похоже на огромную соплю. Повсюду торчали какие-то наросты. Глаз я не увидела. Зато явственно слышала его вздохи и ахи. Генри еще спал. Меня начало подташнивать. Я толкнула его и попросила поглядеть справа от себя. Он тоже прикрыл рот. Повернулся с таким лицом, словно ему лимон в рот засунули. Тварь еще раз вздохнула и начала свой монолог.
– Никто меня не любит. Нос воротите. Я же могу вас просто проглотить. Вы же козявки просто. Но не буду этого делать. Зачем? Что от этого изменится? Ничего. Абсолютно ничего. Как не было у меня друзей, так и не будет. Вы меня видели? Я же вижу, что морщитесь. Зачем тогда пришли сюда. Даже эта бедная женщина плачет, когда меня видит. Как же мне плохо. Вы бы знали… Даже не потому, что я вот такая страшная. А потому, что не с кем и словцом переброситься. Как же страшно одиночество. Живу тут одна. Как и грустно мне. Как и грустно. Хоть бы разговор поддержали.
Тварь побулькала и замолчала. На ее поверхности затряслись многочисленные отростки.
– Ты что плачешь? – Спросил Генри, едва сдерживая рвотные позывы.
– Да, я плачу. Вы думаете, наверное, что я и плакать не умею. Спасибо! Спасибо…
– Нет, нет. Совсем нет. Понимаешь…
– Да чего тут понимать. Тошнит вас от меня. Вижу я. А знаете, ведь у меня был когда-то друг. Он меня любил…
Тварь еще больше затряслась.
– Друг? Такой же как ты.
– Нет, человек. Мальчик, насколько я могу судить. Я была маленькой, жила в аквариуме. А он ухаживал и кормил меня. Часто беседовал со мной. Я ответить не могла, но понимала его. А однажды, родители увидели, как он со мной разговаривает. Да и вообще… Меня увидели. Я и не понимала, чего они так ужаснулись. Отца его даже вырвало. Он плакал…
Тварь задумалась и перекатилась на другой бок.
– А что дальше было.
– Меня смыли…
– Не понял, что значит смыли?
– В унитаз. Взяли и смыли. Даже хуже. Он под присмотром мамы меня взял и смыл. Я до сих пор помню это все.
У Генри слезы навернулись от этого рассказа. Он даже начал всхлипывать.
– Вот представь, подружка твоя возьмет и смоет тебя. Тебе хорошо будет?
Генри зарыдал вместе с этой тварью. Они прямо сидели рядом и тряслись. Ох! Вот и противное же зрелище.