Великий князь
Шрифт:
Был к митрополиту и совсем малый слух, что оный мних при благословении своего игумена трудится над самовольным летописанием, нарушая тем самым запрет и повеление великого князя: «Впредь по монастырям самовольно временные повести не чинить». Собирался проверить этот слух, да не собрался.
И вот Воля Господня, явленная через светоносного ангела!
Никифор распорядился позвать в Киев болдинского мниха и только после этого направился к Мономаху.
Великий князь был первым, кому поведал он о чудесном видении. Опасался митрополит, что тот
– Зови мниха, – велел, выказав к рассказанному веру.
Митрополит, дабы не выявить своего самоуправства, поблагодарил князя, присовокупив:
– Сам я так и разумел, князь…
Часа не прошло с их встречи, а весь Киев от меньшего до большего заговорил стоусто о чудесном явлении митрополиту Никифору и уже поджидал, высматривал стоглазо приход мниха Григория.
В Болдинском же монастыре этот внезапный зов восприняли иначе. Решили, что дознался-таки Киев о тайном их писании и позван Григорий пред очи митрополита и великого князя на правёж. Потому с мнихом собрался в Киев и сам игумен, дабы собою заслонить брата от могучего гнева.
Не Григорий, а он, игумен Даниил, автор тайной временной повести.
Случилось это как раз в день, когда Григорий уже снарядился в путь к Курску и Даниил благословил его на поиски всего памятного в тех весях о святом отце Феодосии.
Только и успел монах послать с оказией весточку Венцу, что вызван немедля в Киев к митрополиту, и ничего боле.
Искони известно на Руси: плохая весть босиком бежит, лепным колобком катится, птицею летит, волком рыщет, добрая – на печи лежит: самому надо, а может, и врут о том – повременить бы, а пойдёт в путь, так и не торопится. Потому и не знал никто в Курске о чудном явлении митрополиту Никифору, потому, получив весточку от Григория, и счёл её Венец куда как худою.
И погнал встижь144 за другом своим от Курска к Киеву. Так разве постигнешь, коли от Чернигова помчали митрополичьи посланцы игумена с мнихом на лихих перекладных княжеских?! Им тоже ничего не было известно о чудном явлении митрополиту Никифору, а потому худое думали, стращая в беге коней, а заодно себя с седоками. Сказано: «Немедля доставить Григория! Немедля!»
Не успели по делу и поговорить меж собою монах с игуменом, как блюсти себя, что молвить на скором правеже, а он – вот он, Киев.
– Надо быть, великого князя ждут, – сказал возница, окорачивая в виду Киева коней и разглядывая высыпавшую на болонь, за стены, толпу.
– Князь во граде, – откликнулся доверенный митрополита посланец Яким, разглядывая княжеский и митрополичий чин в городских воротах. – Пождать бы надо… Не ровён час, поперёк придёмся.
Но уже катил к ним парадный митрополичий возок о пяти рысаках, запряжённых цугом, и обаполы его знатные вершники.
Как оказалось, о Григорьеву
Так и въехал безвестный монах под звон колоколов и радостные клики, рукоположенный назавтра в игумены Андреевского стольного монастыря.
Чудо на Руси житие есть.
Сам великий князь Владимир Всеволодович Мономах первым подошёл к Григорию, всенародно попросил благословения и облобызал троекратно. И только потом митрополит благословил смиренного инока Григория.
Житие на Руси – чудо есть.
Не ждал, не ведал того Григорий, вмиг вознесённый не токмо к великокняжескому столу, но и в святой вышний сан. Братия Андреевского монастыря приняла новоявленного наставника не враждебно, но настороженно. Ушедший в пустыньку прежний пастырь их был великим молитвенником, однако не обладал талантом строго пасти стадо.
Сильная рука и нрав твёрдый нужны в обители не менее, чем в миру, да ещё Богом данное – находить к каждому сердцу свой ключик, своё слово.
Никто не ведал вокруг, обладает ли таким талантом рукоположенный младой летами игумен. Григорий и сам о том не ведал. Молил митрополита оставить его в том сане и том монастыре, где принял он святую схиму – в Болдинском, а уж коли на то есть божья воля, то готов в любом, даже самом малом чине нести свой крест в Андреевской обители. Митрополит не внял просьбе.
– На то не моя – Господня воля, её и выполняю, – молвил строго.
И тогда Григорий с нижайшими поклонами обратился к братии, моля их принять его по душе и по вере их. Братия приняла. И тут проявился разом в Григории тот самый талант, коий необходим истинному пастырю. В слове проявился. Приняв сан, обратился новый игумен к братии и всем, кто присутствовал при сём таинстве, с проповедью. Говорил страстно о том, как видит он служение Господу Богу, чему он повадчик и чему противник, честно говорил, открыто. Тем и завоевал, одним только словом не токмо сердца, но и души всех присутствовавших.
Многодельной с первого часа оказалась жизнь игумена Григория, обо всём он пёкся сам, во всё проникал глазно, а тут ещё с первого часа и пристало внимание великого князя.
Услышал Мономах в Григории нечто, так ему необходимое сейчас. Призвал на Ярославов двор для духовной беседы, да так и не отпускал боле, многажды на дню ощущая жажду общения с ним.
…Не достигнув Григория в пути, не дотягся до него Венец и в Киеве.
Не допустили безвестного калику ни ко двору Мономаха, ни в Андреевскую обитель к келье игуменской.
Оберегала его немалая стража, поскольку валом валил народ к ставленнику Господнему, уж коли не рукой тронуть, то хотя бы глазком поглядеть. Где тут пробиться на свидание с ним! Но Венец и тем был счастлив, что не свершилось худого, а что праздник вокруг Григория, а надо быть, и в нём самом. На том: Слава Тебе Исусе Христе, Господи наш!
Не сломлив душою, Григорий вынес покаянные тяжкие будни в посте и молитве, в труде великом во Славу Божью, вынесет и праздник, павший ему в высокой его судьбе.