Великий лес (журнальный вариант)

Ненацкий Збигнев

«Вернется, – подумал Собота. – Вернется, чтобы довести до конца борьбу с лесом».

Вероника хотела понравиться Тархоньскому. Она сложила руки под грудью, чтобы ее большие титьки были перед ним, как на подносе. И он видел ее живот, бедра, длинные ноги, вырисовывающиеся под юбкой. Впрочем, он ее, наверное, запомнил голой в доме Кулеши и знал, что она в сто раз лучше его жены, плюгавой дурнушки, которая била его по морде.

Хорст Собота посмотрел на нее с удивлением, когда она на минуту вышла и из шкафа в их большой столовой принесла графин

с настойкой.

– Выпейте с нами еще, – предложила она Тархоньскому. – Ведь мы не хотим, чтобы вы были нашим врагом, потому что мы дорожим нашим домом и садом.

– А мной вы хоть немного дорожите? – спросил Тархоньски.

– Да, – она кивнула головой и отвернулась, словно бы застыдившись, но только для того, чтобы он не увидел ненависти в ее глазах.

– Каждой женщине нужен подходящий мужчина, – сказала Вероника. – Когда-то Лешнякова мне говорила, что каждой женщине нужен мужчина подходящей тяжести. А для меня Кулеша был слишком легкий.

Она погладила себя по грудям, похлопала по бедрам. Хорст Собота посмотрел на нее с возмущением. Никогда он не мог подозревать в Веронике такой бесстыдной вульгарности. Ему стало неудобно за нее.

– Выпьем, пан старший лесничий, – предложил он в конце концов.

Эта девушка явно кокетничала с Тархоньским, и уж он этим воспользуется.

– Если мы подружимся, пани Вероника, – заявил он, – ничто уже не будет вашему дому грозить.

– У меня есть один недостаток. Иногда я люблю ударить мужчину, – сказала Вероника.

– Это никакой не недостаток, – засмеялся Тархоньски. – Я говорю вам, что вам ничто не грозит, потому что я уж такой есть, что когда огонь разожгу, то сам в этот огонь первым руку суну. Он выпил настойки, и у него закружилась голова.

– Охотинспектор, пан Марын, – снова начал Хорст Собота, – казался мне человеком из другого мира.

– Пацан. Сопляк, – ответил Тархоньски. – Ездил на кобыле по лесу и людей пугал. Оборотнем его считали. А вам он нравился, Вероника? Она не ответила. Ему, впрочем, и не нужны были ее слова. Он знал и видел свое.

– Он тоже был для вас слишком легкий. А кроме того, слишком впечатлительный. Когда мы вас держали, чтобы Кулеша мог с вами управиться, ему стало нехорошо и он ушел. Он не знает, бедняга, что женщины иногда любят, если их берут силой. Свою бабу я тоже сначала должен побить, чтобы она получила удовольствие.

– И она вас бьет, – ответила Вероника.

– Да. И это хорошо, – поддакнул Тархоньски. – Вам я бы тоже приложил в этот твердый зад. Вероника громко рассмеялась, и Хорст строго сдвинул брови. Что с ней случилось? Словно бы чужая женщина была в его доме.

Тархоньски вдруг встал из-за стола. Он вспомнил, что решил дать Стембореку семенную плантацию, но Стемборек сидит в тюрьме по подозрению о поджоге лесопилки. Дома осталась только его молодая жена. Заморыш это, хилое создание, но, наверное, у нее между ногами есть то, что нужно. И лицом вполне недурна. Здесь ему мешает старый Собота. Он пойдет к Стембореку

и попросит у этой женщины стакан чая. А потом посмотрит, что из этого получится. Веронику он оставит на потом.

– Спасибо за угощение. Вы пока поскачите на конской спине, – попрощался он, натягивая на голову форменную фуражку.

Он вышел на песчаную дорогу и углубился в лес. Он был пьян, хотя водки мог выпить и больше. Но эта настойка, которую под конец подала Вероника, наверное, ему навредила. Он, шатаясь, медленно шел по песчаной дороге, икая и борясь с тошнотой.

Хорст заметил, что Вероника завязывает платок на голове.

– Ты что? Куда ты идешь? – спросил он обеспокоено.

– Это мое дело, – буркнула она. – А что? Не имею права?

Он ничего не понимал. Неужели она захотела этого фанфарона, пьяницу, лесного человека? Никогда она не получит в дар его дом и сад. «Сука», – подумал он, направляясь в свою комнату.

Ночь была темная, наполненная шумом лесных деревьев и свистом ветра. Вершины деревьев соприкасались друг с другом с легким стоном, везде что-то шелестело, трещало, постукивало. Лесничий Тархоньски хорошо знал эти звуки и даже любил их. Он петлял по всей ширине дороги, фуражка с него слетела, и он с трудом нашел ее, встав на четвереньки и шаря вокруг себя, как слепой. Но подняться с четверенек уже не мог. Его стало громко рвать.

Внезапно он почувствовал на своей спине удар волчьих когтей. Услышал бешеный хрип, и острые клыки зверя вонзились ему в затылок. Ему казалось, что кто-то отрывает от него зверя, чтобы тот его не задушил, он упал на землю и закрыл лицо руками. Тогда волк стал рвать ему спину, локоть, выдирал из него живое мясо вместе с лохмотьями мундира. Тархоньски звал на помощь, а зверь грыз его как бешеный. Он запомнил страшную, пронизывающую все тело боль.

Вдруг хрип утих, он услышал человеческие голоса. Несколько человек шли по дороге от шоссе. Это они вспугнули зверя, который – как он думал – в конце концов перегрыз бы ему горло и прикончил.

Тракторист Будрыс и лесник Вздренга нашли Тархоньского на песчаной дороге недалеко от шоссе и отвезли в больницу, где врачи установили, что его искусал дикий зверь, скорее всего волк. Впрочем, во всей околице знали, что в великом лесу с некоторых пор разбойничал волк-одиночка. Старший лесничий Маслоха еще весной нашел следы его лап, оставшиеся в засохшей грязи.

С тех пор лесник Вздренга, когда шел от своего дома на семенную плантацию, всегда носил с собой ружье. Он говорил о волке, как все, но внимательно присматривался к псу по имени Иво в усадьбе и в саду Хорста Соботы. В один прекрасный день он попросил перевести его в другую часть великого леса, где как раз освободилось место лесника. Когда он переезжал и на тракторном прицепе вывозил свои вещи, в его двор пришла Вероника и спросила его, не продаст ли он ей шкаф для одежды, который был когда-то в доме Хорста, а Вздренга забрал его когда-то, когда Собота был в плену.