Великий лес
Шрифт:
Марын не понял его. Снова что-то стиснуло ему горло. Он, не попрощавшись, вскочил на лошадь и рысью отъехал.
Дома он появился в обеденную пору. Вероника хлопотала на кухне, в которой пахло жареным мясом. Он бросил ей короткое «день добрый», вошел в ванную, побрился, умылся. Марын был голоден, но Вероника не торопилась подавать обед, потому что ждала появления старика. Тогда он пошел прогуляться к озеру и уселся на трухлявом помосте, как Хорст, с ногами, опущенными в старую лодку. Он смотрел на гладкую поверхность залива, высматривая огромного сома, о котором ему столько рассказывал Хорст.
Подул легкий ветерок и всполошил бабочек, которые бесшумно садились на прибрежные тростники. Поверхность озера сморщилась, тихонько забормотали мелкие волны. Потом Марын услышал шум деревьев за спиной,
Глава одиннадцатая
Поражение Вероники
В конце июня поздним вечером Хорст Собота снова лег в свой ясеневый гроб. Но прежде чем сделать это, он попрощался с Вероникой, крепко пожал руку Юзефу Марыну, коротким свистом позвал из сада Иво, который охранял фрукты от воришек из лесного поселка, а потом вышел на дорогу и долго смотрел на лес. Убедившись в том, что лес знает о его приближающейся смерти, Собота решительным шагом направился в сарай и лег в гроб, стоящий на двух деревянных козлах.
– Подожди до утра, – попросил его Юзеф Марын. – Этой ночью я выйду на битву с лесом и завтра принесу тебе известие о победе.
Как должна была выглядеть эта битва с лесом, Марын не объяснил. Впрочем, Хорст Собота об этом и не просил, потому что на этот раз не верил в победу.
– Тридцать заявлений собрал от лесных людей лесничий Маслоха, – подвел итог Хорст. – Тридцать лесных людей подтвердили, что никакого кладбища не было в Волчьем Углу, что я сумасшедший и меня нужно изолировать, как сказал мой приятель лесничий Кондрадт. Он тоже оказался лжецом и предал мою дружбу ради любви к лесу. Что можно сделать против тридцати людей, у которых лес отнял душу? Пускай лес забирает и мою жизнь, и дом, и сад.
Вероника сидела за кухонным столом и неподвижно смотрела на двор и сад, невидимый в полумраке поздно наступающей июньской ночи. Ее лишила сил мысль о смерти Хорста, потому что она тоже чувствовала, что пришел конец борьбе, которую много лет старик вел с лесом.
Она не думала о будущем, о том, что после ее ухода к Кулеше Хорст изменил у нотариуса завещание и лишил ее наследства. Дом и сад отойдут государству, когда Собота в самом деле умрет. Она не планировала, куда она пойдет со своим покалеченным телом, которое боялось мужчины. В эту минуту ей только было жаль Хорста, и так же, как он, она переживала горечь поражения. И так же, как Хорст, не верила, что Марын сможет победить тридцать людей, лишенных души. Впрочем, она спросила, каким образом он собирается победить лес, но тот только улыбнулся по-своему, той странной улыбкой, которая не пробуждала ни в ком радости, и сказал:
– Разве Эрика не говорила тебе, что я оборотень? Разве не рассказывала, что во время полнолуния мое тело покрывается шерстью, вырастают клыки и когти, я бегаю по лесу и вою, как волк?
Она отнеслась к этим словам как к издевательской шуточке. Но потом, когда Собота уже лежал в гробу, Марын ходил по своей комнате, а она сидела за столом и смотрела на двор и лес, ее охватило какое-то фантастическое чувство, что Марын сказал правду: он-дикий зверь в человеческом обличье. Ее пронизала дрожь от ужаса, когда она представила себе лунную ночь и обернувшегося волком Марына, бегущего по лесу. Прикрыв глаза, увидела себя, идущей по лесной тропинке, и на нее нападает обернувшийся волком Марын, белыми зубами рвет платье, и она остается обнаженной.
Она снова встала из-за стола, вышла во двор и схватила кобылу за поводья. Потом приблизилась к Марыну, который затягивал подпругу. Она стояла так близко от него, что – неизвестно, отчего – у нее закружилась голова.
– Если исполнишь обещание и не позволишь Хорсту умереть, – сказала она тихо, – я каждую ночь буду приводить к тебе девушку из Гауд.
– Я не хочу ее.
– А чего ты хочешь? Денег? Он пожал плечами.
– Присмотри, чтобы Хорст этой ночью в самом деле не умер. Когда он заснет в своем гробу, накрой его одеялом. Завтра все уже будет решено. Она серьезно сказала:
– Ты не хочешь денег, не желаешь женщину. Я начинаю верить, что ты – оборотень. Поедешь, чтобы снова бить и уродовать людей.
– Не говори глупостей. Я делаю то, что обязан делать охотинспектор. А эту девушку я больше не хочу, потому что тоскую по любви чистой и настоящей.
– А что ты сделал бы с любовью женщины? – спросила она с издевкой. – Что бы случилось, если бы женщина полюбила тебя любовью чистой и настоящей?
Впервые она заметила на его лице какое-то новое выражение. Что-то вроде страха. Он вскочил на лошадь и ударил ее хлыстом так сильно, что она аж присела. Как пуля из ружья, он выскочил со двора на дорогу и поскакал галопом.
Вероника стояла, как громом пораженная, потому что поняла его страх. И в ней проснулся такой же. Что бы было, если бы она полюбила этого странного человека, который не позволял даже хорошо относиться к себе? И как отреагировало бы на это чувство ее тело?
Она вернулась домой, нашла одеяло и на цыпочках приблизилась к сараю, где лежал в гробу старый Хорст. Приложила ухо к стене и услышала глубокое ровное дыхание. Хорст спал. Она бесшумно вошла в сарай и так, как велел ей Марын, укрыла старика теплым одеялом. Потом поднялась в свою комнату и долго стояла возле окна, глядя в лес. Ей хотелось знать, что сейчас делает Юзеф Марын, куда скачет на своей буланой кобыле. Может быть, если бы она была такой женщиной, как остальные, может, она и смогла удержать в доме этого странного человека, возле которого они чувствовали себя в безопасности. Она отдала бы ему свое тело, наверное, гораздо более красивое, чем тело тощей официантки из Гауд. Но он уже сказал ей когда-то и повторил сегодня, что жаждет любви. Вместе с тем он боялся ее, и поэтому одна мысль, что какая-то женщина может только хорошо к нему относиться, уже испугала его. «Никогда я его не пойму», – подумала она, вздохнула и в платье легла на кровать, чтобы – если Юзва вернется из лесу – тут же встать и заняться приготовлением еды.
Марын же ехал по лесу, где было так темно, что он с трудом видел уши кобылы, и поэтому прижался лицом к гриве, чтобы его не сбросила какая-нибудь низко растущая ветвь. Кобыла видела в темноте и, несмотря на то, что скакала по извилистым дорожкам, ни на минуту не замедляла бег, не спотыкалась о выступающие из земли корни. Она и этот человек на ее спине, казалось, стали одним целым с огромным наполненным темнотой лесом.
Кобыла замедлила бег, но Марын не ударил ее хлыстом, потому что понимал, что лес не велит торопиться. Еще успеет Марын вступить в схватку с лесными людьми, с их ложью и нелюбовью ко всему, что не относится к лесу. Кобыла осторожно обошла кучи пней, прошла мимо длинного штабеля бревен, осторожно перескочила три преграждающих дорогу вывороченных дерева и вошла в зрелый сосняк, разделенный на участки. Замечательно запахли сосны, Марына охватило спокойствие.