Великий мертвый
Шрифт:
А потом затрепетали и вздулись развернутые паруса, засвистели матросы, и бригантины тронулись… и пошли.
— Санта Мария! Ну, куда тебя несет?! — заорал штурман на своего чересчур сблизившегося с его судном коллегу, и оставшиеся на берегу солдаты умиленно засмеялись. Это была жизнь.
А через два часа Кортес выбрал место для высадки вооруженного охотничьим луком Великого Тлатоани и провел краткий, жесткий инструктаж.
— Значит, так. Все беспрекословно выполняют
Он оглядел замерший строй.
— И не приведи Господь, если кто из вас Мотекусому упустит!
А когда солдаты под грозными окриками старших команд бегом умчались в лес выстраивать оцепление для возжелавшей поохотиться монаршей особы и его небольшой свиты, Кортес повернулся к Диасу.
— Давай в трюм! Будешь подавать наш балласт. Хоть помнишь, где клал?
— Еще бы, — спокойно отозвался Диас.
— А ты, — ткнул Кортес в самого здорового и тупого тлашкальца, какого он нашел, — будешь принимать и сбрасывать. Восемьдесят мешков это не так уж и много. Успеете.
И спустя шесть часов весь «лишний» балласт лежал там, где ему и положено, — на мелководье. Вместе с посаженным на нож Диаса тлашкальцем, утяжеленным привязанным к ногам последним мешком.
Получив известие о пробном выходе парусных кастиланских пирог в озеро, Какама-цин понял, что действовать следует немедленно. Разослал гонцов по притаившимся в лесах отрядам, собрал вождей, провел краткий, но емкий инструктаж и убедился, что каждый свою задачу понял. А затем обвел собравшихся вождей напряженным и одновременно радостным взглядом и хлопнул себя по бедрам.
— Ну, что… завтра с утра начинаем?
Вожди одобрительно загудели.
— Но ты же не отнимешь наших пленных? — внезапно встревожился один.
— Взятое в бою свято, — решительно кивнул Какама-цин. — Пленный «мертвец» принадлежит лишь тому, кто его поймал.
Вождям понравилось и это. Мотекусома никогда не был столь щедр и самых почетных пленных всегда оставлял себе — для жертвоприношения в столице.
— И Колтеса оставишь?
— Конечно, оставлю, — улыбнулся Какама-цин. — Я же обещал.
Вожди возбужденно загудели. Взять в плен Кортеса было весьма соблазнительно, а принести в жертву — крайне почетно.
— Я все сказал, — поднялся Какама-цин. — Готовьтесь. Время дорого.
Вожди радостно загомонили, а едва начали подыматься, тростниковая занавесь на входе жалобно хрустнула и отлетела в сторону. Они вскочили, потянулись за оружием, но было уже поздно, — в дом, один за другим, влетели два десятка гвардейцев.
— Что
И тогда на входе показался один из самых старых и самых близких родственников предводителя мятежа — почти отец.
— Какама-цин!
— Да… — отодвинулся от приставленного к горлу меча Какама-цин.
— Ничего завтра не будет, Какама-цин, — сурово поджал губы старый вождь.
Вожди замерли. Происходило что-то непоправимое.
— Вы все арестованы, — печально произнес старый вождь. — Вот печать Мотекусомы. И ты, Какама-цин сейчас предстанешь перед судом Великого Тлатоани.
Увидев стоящего на коленях и уже закованного в кастильские цепи Какама-цина, Кортес опешил.
— Ты?!
Если честно, то, рассылая от имени Мотекусомы приказ об аресте Какама-цина, он не надеялся почти ни на что.
«Разве что на чудо?»
Подошедший вслед Альварадо хохотнул.
— Смотри, какого зверя привели! Осталось — кольцо в нос и в клетку!
— Это я его для тебя поймал, Колтес, — забеспокоился, что его ототрут от славы, старый вождь.
— Пошел вон, — отмахнулся Кортес. — К Мотекусоме иди; это он у вас Тлатоани.
Кортес опустился на корточки — лицом к лицу с Какама-цином — и заглянул ему прямо в глаза.
— А я тебя предупреждал… не связывайся со Священной Римской империей. Не связывайся с кастильцами. Не связывайся со мной… я и не таких на карачки ставил.
Какама-цин молчал.
Кортес усмехнулся и поднялся с корточек.
— Кортес…
Он обернулся. Это был штатный палач.
— Жечь будем? — равнодушно поинтересовался палач. — А то я… все приготовлю…
— Рано, — мотнул головой Кортес и широко, счастливо улыбнулся.
Он совершенно точно знал: с арестом главного мятежника число осторожных индейцев резко возрастет. А если взять в заложники еще и весь гарем Какама-цина, они, — может быть, — выйдут отсюда без боя.
— Господи… — глянул он в небо и вскинул руки. — Спасибо! Спа-си-бо, Гос-по-ди!!!
Солдаты начали рваться домой уже на следующее утро. Но Кортес понимал — рано. И лишь когда вожди привели еще троих арестованных мятежников, всем телом почувствовал, как там, в небесах что-то сдвинулось, — окончательно.
А той же ночью, одним жестом отправив прочь очередную индейскую жену Кортеса, к нему пришла Марина. Подхватив огромный живот руками, уселась на постель и погладила по волосам.
— Бедный Кортес… — потешно выговаривая букву «р», произнесла она. — Мне так жалко, что ты безродный.