Великий Наполеон
Шрифт:
Что же до «войн и битв», которые Наполеон, этот жалкий паяц, «…якобы выигрывал…», то Толстой в своей работе воспользовался романом Стендаля «Пармская обитель».
Герой романа, страстный бонапартист, мчится на помощь к своему герою, под Ватерлоо знакомится с маркитанткой, получает от нее саблю и совет, как ею пользоваться, и даже как бы использует его – и остается в недоумении: был он в сражении или нет? Картина как раз по вкусу Толстого – хаотичный мир, отнюдь не управляемый волей «…великого человека…». Один человек в принципе не может повлиять на ход событий. Согласно Толстому…
Но есть и другие мнения.
Алфред Мэхэн, военный теоретик, написал знаменитую книгу: «Влияние морской силы на
Мэхэн доказывает, что к 1795 году Революция исчерпала себя, дело шло к истощению Республики, к ее неминуемому поражению:
«…Военные неудачи и истощение вследствие плохого управления привели было Францию в 1795-м и затем снова в 1799 годах к последней крайности…»
А дальше добавляет следующее:
«…Ho оба раза ее [Францию] спас Бонапарт. Этот великий вождь и организатор не только принес с собой победу и исправил правительственный механизм, но еще дал также и центр, вокруг которого могли снова группироваться народный энтузиазм и доверие… Вся энергия нации суммировалась в одном могучем импульсе… который в течение первой половины наполеоновской карьеры направлялся с несравненной энергией и мудростью…»
Суждение Мэхэна выглядит куда более справедливым, чем суждение Толстого. Тут нужна оговорка – и Мэхэн, надо отдать ему должное, ее и делает. Все похвалы, связанные «…с несравненной энергией и мудростью...» Наполеона, отнесены к «…первой половине…» его правления.
Вторая половина началась, по-видимому, в 1806-м, когда после своей сокрушительной победы под Иеной он пошел слишком далеко – объявил «континентальную блокаду» и не пожелал отступить ни на шаг назад, сделав ее вопросом принципа. Все остальное – захват Испании, упорное нежелание считаться ни с какими возражениями и ни с какими препятствиями, немыслимое упрямство, самоубийственная вера в свою звезду – это уже скорее следствия той первой, поистине роковой ошибки, поставившей его на путь вечной и непрерывной войны. Его Дар широко раздвинул «…границы возможного…» и наделил носителя этого Дара неслыханной властью. А потом Наполеон, обладатель Дара, в точном соответствии с формулой об «…абсолютной власти, развращающей абсолютно...», перестал считаться вообще с чем бы то ни было – и разрушил все, что было им создано раньше.
Право же, хочется в данном случае разделить человека и его гений.
От Наполеона, поражавшего мир (для европейцев, его современников, мир почти целиком умещался в Европе), сейчас, по истечении добрых двухсот лет после его ухода с политической сцены, осталось не так уж много. Есть торт «Наполеон», который, согласно знатокам, надо «…подержать на свежем воздухе перед тем, как обмазывать кремом…». Есть коньяк «Наполеон» – не обязательно фирмы Курвуазье, его делают и другие. Слово «наполеон», собственно, обозначает степень выдержки коньяка: от 12 до 30 лет. Принимая во внимание центральное место, которое в рамках французской культуры отводится гастрономии, может быть, это не так уж и мало?
Что-нибудь еще – кроме еды? Ну, остались замечательные по ясности административные установления, сделанные Наполеоном. Скажем, система образования Франции, установленная им, существует и по сей день. Кодекс Наполеона – с последующими поправками – действует во Франции, несмотря на многочисленные смены политического строя, до настоящего времени и никогда не пересматривался полностью.
Как мы видим, Наполеон – законодатель и администратор жив во Франции и поныне. Но Наполеон-завоеватель, великий полководец, пронесший знамена Франции от Египта и до Москвы, выигравший множество сражений, проиграл все, что
Невероятная, превосходящая всякое воображение, беспримерная в истории авантюра, получившая название «Ста Дней Наполеона», окончилась поражением. Франция потеряла все завоевания Империи и все завоевания Республики – победоносные союзники свели ее к границам 1789 года. Даже не слишком удачливый племянник Наполеона, сын Гортензии де Богарнэ, Наполеон Третий, и то преуспел в этом смысле получше.
Как-никак Ниццу к Франции присоединил именно он. Ницца осталась французской, a из завоеваний его великого дяди в пределах современных французских границ не удержалось ничего. Правда, в Париже остались мосты, названные именами великих побед Наполеона, – Аустерлиц, Иена…
Колонна в память Аустерлица на площади Вандом, отлитая из австрийских и русских пушек, по образцу колонны Траяна. Ее воздвигли в 1807-м, по желанию Наполеона. Стоит и по сей день. Высота колонны 44 м, наверху – статуя Наполеона. Это уже третья статуя, украшающая колонну, первую сняли еще в 1814 году, при взятии Парижа. A в 1871-м, после падения Наполеона Третьего, даже и колонну повалили. Разрушить, правда, не смогли.
Осталась Триумфальная арка, воздвигнутая в честь побед Великой Армии. Достроенной Наполеон ее не увидел – ее доделали только в 1836-м, при Луи-Филиппе. Прах Наполеона провезли под ней в конце 1840 года, когда он все-таки вернулся с острова Святой Елены, чтобы упокоиться в Париже навечно, в гробнице в грандиозном комплексе-монументе военной славы Франции – L'h^otel national des Invalides. Это столь же непременное место посещения миллионов туристов, как и Лувр. B котором так и остались предметы искусства, взятые Наполеоном в качестве трофеев. Хотя, как это ни странно, Египетская коллекция была куплена у англичан.
Осталась слава.
У А. Франса в «Путешествии молодого Джамби» между иностранным путешественником и его местным проводником происходит такой диалог:
«– Дорого же вам досталась эта слава!
– За славу сколько ни заплати – все будет недорого!»
Может быть, местные жители не так уж и неправы?
Приложение
Пресловутое «чертовское счастье» Наполеона
Стихи А. Кушнера
Я. Гордину
Был туман. И в туманеНаподобье загробных тенейВ двух шагах от французов прошли англичане,Не заметив чужих кораблей.Нельсон нервничал: он проморгал Бонапарта,Мчался к Александрии, топтался у стен Сиракуз,Слишком много азартаОн вложил в это дело: упущен француз.А представьте себе: в эту ночь никакого тумана!Флот французский опознан, расстрелян, развеян, разбит.И тогда – ничего от безумного шага и плана,Никаких пирамид.Вообще ничего. Ни империи, ни Аустерлица.И двенадцатый год, и роман-эпопея – прости.О туман! Бесприютная взвешенной влаги частица,Хорошо, что у Нельсона встретилась ты на пути.Мне в истории нравятся фантасмагория, фанты,Всё, чего так стыдятся историки в ней.Им на жесткую цепь хочется посадить варианты,А она – на корабль и подносит им с ходу – сто дней!И за то, что она не искусство для них, а наука,За обидой не лезет в карман.Может быть, она мука,Но не скука. Я вышел во двор, пригляделся: туман.