Великий Новгород в иностранных сочинениях. XV — начало XX века
Шрифт:
Можно сказать, что многие немецкие путешественники, побывавшие в Новгороде в то время, возлагали определенные надежды на то, что в будущем этот «увенчанный венком свободы торговли и международных связей» город подобно фениксу вновь возродится из пепла, как это уже бывало в его истории, и сможет развиваться как один из культурных центров империи.
В 1839 году по приглашению императора Николая I в Россию приехал французский литератор маркиз Астольф де Кюстин, отец и дед которого были казнены якобинцами. Приехав в Россию монархистом, он вернулся во Францию сторонником демократии и опубликовал там свою известную книгу «Россия в 1839 году», в которой коснулся больных тем российской действительности. В России и Европе эта книга вызвала самые полярные оценки — от восхищения
Сочинение Кюстина — не пасквиль и не памфлет, а вполне характерный и в известном смысле даже объективный взгляд на Россию со стороны многих европейцев. Даже такой строгий критик Кюстина, как В. Кожинов, отметил, что «кюстиновское сочинение местами нежданно превращается в настоящий панегирик». В известной мере это относится к его новгородским страницам.
Кюстин дважды проезжал через Новгород по дороге из Петербурга в Москву и обратно — в августе и сентябре 1839 года. Проезжая через Великий Новгород в первый раз, он «крепко спал», в связи с чем потом сожалел, что не увидел «ни одной из древних построек этого города, который долго был республикой и стал колыбелью Российской империи», особенно «церкви святой Софии, с которой связана память о самых славных событиях русской истории до разграбления и окончательного порабощения Новгорода Иваном IV, предтечей всех современных тиранов».
На обратном пути в Петербург в сентябре отсутствие лошадей заставило маркиза задержаться в Новгороде, за шесть часов своей вынужденной остановки он смог осмотреть город и побывать в Софийском соборе, где, по его словам, «находятся гробницы Владимира Ярославича, умершего в 1051 году, матери его Анны, одного из константинопольских императоров, а также еще несколько любопытных захоронений».
По всей вероятности, Кюстин небрежно переписал фразу из путеводителя Ж.А. Шницлера «Россия, Польша и Финляндия» (1835) о том, что «в Софийском соборе находятся гробницы Владимира Ярославича, умершего в 1051 году, и Анны, его матери, отцом которой был константинопольский император».
Известно, что матерью новгородского князя Владимира Ярославича была дочь шведского короля Олафа Шётконунга принцесса Ингигерд. В 1019 году она стала женой Ярослава Мудрого и приняла христианское имя Ирина. Она жила как в Новгороде, так и в Киеве, поэтому местом ее захоронения считают как киевскую, так и новгородскую Софию.
«Повесть временных лет» сообщает о ее кончине, не называя ни имени, ни места: «Преставилась княгиня, жена Ярослава». В Новгородской первой летописи и в описаниях новгородских святынь XVII века есть указания на то, что она была захоронена в новгородском Софийском соборе вместе с сыном князем Владимиром. Во всех этих источниках она названа Анной. Под этим именем она вошла в пантеон русских святых, став первой русской святой скандинавского происхождения.
Пытаясь объяснить происхождение нового имени жены Ярослава Мудрого, Н.М. Карамзин предположил, что «Ярославова супруга именовалась в свете Ириною, а перед кончиною постриглась и была названа в монашестве Анною». С тех пор это объяснение утвердилось в официальной историографии и агиографии, а также популярной литературе. Писательница Лариса Васильева в книге «Жены русской короны» пишет, что, завершив «детородную функцию», Ингигерд «погружается в религию» и в 1045 году уезжает в Новгород к старшему сыну Владимиру по случаю закладки храма Святой Софии, где принимает монашеский постриг под именем Анны.
С такой версией можно было бы согласиться, если бы не саркофаг Ярослава Мудрого в киевском Софийском соборе, где до недавнего времени покоились также женские останки. Как показала экспертиза, они принадлежат женщине скандинавского типа в возрасте 45–50 лет, в то время как женщина «северного типа», захороненная с князем Владимиром в новгородском Софийском соборе, умерла в возрасте 30–35
В этой связи В.Л. Янин отметил, что «летописные источники раннего времени не знают жены князя Ярослава Мудрого по имени Анна… Логично предполагать, что она скончалась и похоронена отнюдь не в Новгороде, а в Киеве. Мать Владимира Анна — лицо сугубо мифическое, а приписываемые ей мощи в лучшем случае могли оказаться останками жены Владимира».
Вообще маркиз де Кюстин был «мало расположен осматривать остатки этого города, где зародилась империя славян и нашла себе могилу их свобода». При виде Волхова ему представились «ужасные сцены осады города-республики… как из заваленной мертвецами реки выступали кровавые трупы подданных царя, напоминая об ужасах гражданских войн».
После этого потрясения Новгород Великий так и не оправился; он мог бы восполнить свои потери, но не пережил упразднения демократических установлений; на городских стенах, покрашенных с тем тщанием, с каким русские всюду стремятся под покровом ложного обновления скрыть излишне правдивые следы истории, — стенах этих нет больше пятен крови; они как будто отстроены лишь вчера; но на широких прямолинейных улицах безлюдно, а три четверти старинных развалин разбросаны за пределами тесной крепостной стены и теряются среди окрестных равнин, окончательно разрушаясь вдали от нынешнего города — не более чем тени прежнего, с которым его роднит одно название. Вот и все следы знаменитой средневековой республики. Несколько полустертых воспоминаний о славе, о могуществе — призраки, навсегда ушедшие в небытие…
Ныне Новгород Великий — это более или менее знаменитая груда камней среди бесплодной на вид равнины, на берегу унылой, узкой и неспокойной реки, похожей на канал для осушения болот. А ведь здесь жили люди, прославленные своею любовью к буйной вольнице; здесь происходили трагические сцены; блестящие судьбы прерывались внезапными катастрофами. От всего этого грохота, крови, вражды остался ныне дремотно скучный гарнизонный город, не любопытный более ни к чему на свете — ни к миру, ни к войне. В России прошлое отделено от настоящего бездною! Уже триста лет как вечевой колокол не созывает более на совет жителей некогда славнейшего и непокорнейшего русского города; по воле царя в сердцах задушено даже сожаление, стерта даже сама память о его былой славе.
Проявление традиций былой новгородской вольности, «духа подавляемой свободы» (Кокс) Кюстин увидел в волнениях военных поселенцев, после подавления которых «все опять вошло в обычную колею — повсюду воцарились могильная тишь и покой».
С одной стороны, Кюстин противопоставил республиканский Новгород «империи фасадов», а с другой — провел резкую грань между ним и «дремотно скучным гарнизонным городом», где «нашла могилу свобода славян». Поэтому он был «рад… оставить эти места, некогда знаменитые своей разнузданной вольностью, ныне же опустошенные так называемым порядком, который здесь равнозначен смерти».
Почти одновременно с Кюстином в Новгороде побывал полковник Фридрих Балдуин Гагерн. Он сопровождал племянника Николая 1 голландского принца Александра Оранского во время его поездки ко двору российского императора. Он не задумывался о республиканском прошлом Новгорода, и, может быть, поэтому город показался ему «очень новым и веселым». Он заметил «старинные зубчатые стены кремля», Софийский собор и «бронзовую дверь, украшенную барельефами и надписями на латинском и древнеславянском языках», а также то, что «церкви, по большей части, красивы и в хорошем состоянии…».
Наиболее подробные и обстоятельные описания Новгорода первой половины XIX века оставили Э.Б. С. Раупах, И.Ф. У нгерн-Штернберг, А. Хаусвольф и Ф. Мейер.
Уроженец Силезии Эрнст Беньямин Соломон Раупах приехал в Россию в 1807 году и занял в Петербурге место воспитателя в доме директора Липецких минеральных вод Ивана Николаевича Новосильцева. В 1809 году он ездил на минеральные источники и по дороге в Липецк побывал в Новгороде. По всей вероятности, он заранее готовился к встрече с древним городом, в который «спешил войти» вместе с читателем своих путевых заметок.