Великий охотник Микас Пупкус
Шрифт:
— Что за наглая ложь! — возмутился я. — Что за бесстыдный обман!
— Ничего подобного, никакой это не обман, лекции предназначены для местных пастухов: чем больше мы их настращаем, тем меньше они зайцев съедят.
Опять этот отвратительный фон Фасоль испортил мне настроение. На острове я было отошел: снова увидел зеленый трехлистный клевер, пожевал кисленький листок заячьей капусты, насладился сочной морковкой, а тут опять он со своей дурацкой жадностью…
"Ну
— Послушай, чужеземец, зачем ты траву в нос суешь? — спросил меня один из заячьих пастухов, прилетевший на небольшом вертолете.
— Нюхаю, бестолочь, нюхаю.
— А что это значит?
— Ничего. Она пахнет.
Он пожал плечами:
— Я одно знаю — она несъедобна.
А второй, увидев, как я делаю гимнастику, подлетел ко мне поближе и спросил в упор:
— Что это ты делаешь?
— Спортом занимаюсь.
— А зачем это нужно?
— Чтоб здоровее быть.
— Шутки шутишь. Зачем руками размахивать? Пусть машины работают, у них здоровья больше…
Всему они удивлялись, но больше всего Чюпкусу.
— А почему у твоего зайца такие вислые уши? — спрашивали меня и взрослые и дети.
— Ему на шею нужно повязать капроновый бант, — предлагали девочки.
— Из такого длинного хвоста замечательный кнут можно сделать, зайцев гонять, — с завистью говорили пастухи, не видавшие на своем острове никаких зверей, кроме зайцев.
Так гостил я на Заячьем острове, наслаждаясь живой природой. И вдруг налетел страшный ураган. Он повалил огромные электрические столбы, перепутал провода и унес все это в широкое море.
Остров остался без электричества. Остановились машины, не летали вертолеты, люди, не умея зарядить карманные аккумуляторы, перестали слышать, двигаться, потом говорить, а в конце концов и думать.
Не работало радио, телеграф и телевизоры. Никто не производил искусственной пищи, капель, микстур и пилюль. Над островом навис голод, потому что жители Заячьего острова без электричества не могли даже под ногтями почистить.
А ураган свирепствовал, и помощи ждать было неоткуда. Удрученный Гасбер пришел ко мне посоветоваться. Он совсем ослаб от голода и не мог произнести больше двух слов, только показывал пальцами на рот и повизгивал, как молочный поросенок.
Но что я один мог поделать? Ломал-ломал я голову, пока, наконец, нашел выход. Отобрал десять самых сильных пастухов, приказал им прежде всего снять с головы стеклянные колпаки и поглубже вдыхать живительный горьковатый ураганный ветер. Ничего, немного приободрились. Тогда я поймал зайца, сварил вкусную похлебку, покормил их и мигом поставил на ноги. Затем распорядился набрать острых камней, разбросать на полях, а когда ветер стих, посыпал камни сухим мелкокрошенным табаком. А такого табака, как мой, поискать! Я семена в самой Чубуркии раздобыл, полынным отваром смачивал, соком дурмана кропил, рядом с мятой-рутой хранил, под багульником сушил, с чесноком растирал, оттого и дух у табачка такой, что не только зайцы, но и безносые островитяне за версту чуяли.
Посыпали мы табачной крошкой острые камни и ждем, что будет. Вот к одному камню подскакал выкрашенный в голубой цвет зайчишка, стал осторожно принюхиваться.
А когда исправили электролинии и машины снова начали выпускать пилюли и микстуры, никто уже не хотел их и в рот брать. Люди окрепли, стали видеть без биноклей, слышать без усилителей, друг с другом нормально разговаривать и нахваливать зайчатину, и жареную на костре, и вареную в воде. На прощанье подарил я жителям Заячьего острова семена своего табачка и объяснил, как трут добывать, как высекать искры из огнива, как чертову траву растить, как чубуки вырезать и трубки обкуривать. Понравилось это дело людям. Они меня прямо-таки на руках носили. А на приказы его превосходительства Гасбера фон Фасоля никто никакого внимания не обращал.
А когда он помчался в Перлон за подкреплением, не забыв прихватить и меня, я вдоволь поиздевался над его бессильной яростью и всю дорогу дразнил:
— Оляля, Гасби, если поймал слона за задние ноги, а он брыкается, лучше не держи, отпусти, а то, чего доброго, землетрясение начнется…
Он молчал и тайком от меня лечился от малокровия жареной зайчатиной.
Спасибо!
На здоровье!
КОНЬ — ПОБЕДИТЕЛЬ КУРОПАТОК
— Эх, кабы печку да на коня, а меня на печку — хорош был бы я наездник!
Мы уже пролетели половину пути, когда ни с того ни с сего моторы нашей летающей лохани раскашлялись, расчихались, будто нанюхались табачка моего.
"Магнит действует", — подумал я и на всякий случай сел с Чюпкусом поближе к выходу.
Испуганные летчики роздали нам парашюты и велели спасаться, кто как может. Ждать было нечего, схватил я песика под мышку и ринулся вниз головой в люк. Досчитал до трех, дернул кольцо, парашют раскрыл надо мной пестрый гриб, покачался-покачался и приземлился на самой окраине этой диковинной страны.
Здесь, за высокими горами, которые ни птице перелететь, ни зверю одолеть, в тесном ущелье ютилось охотничье хозяйство, где разводили куропаток. Несколько сот усердных и послушных работников с утра до вечера лазили по склонам, скармливая прожорливым куропаткам перловую крупу, пичкали их рисом и маком, а сами только и ели, что таблетки искусственного хлеба.
С помощью этих терпеливых трудяг я разыскал Гасбера, висевшего на выступе скалы, и кое-как, общими силами, мы стащили его на землю. И снова несчастье! Падая, он разбил свой стеклянный скафандр, разорвал костюм, потерял документы и государственную печать. Совсем расстроился полковник, запричитал: