Великий перелом
Шрифт:
— Откуда ты знаешь, что это — не антифашистские патриоты? — спросил Эмбри на смеси немецкого и русского языков.
Татьяна Пирогова неодобрительно фыркнула.
— Раз они — эстонцы, значит, антисоветчики.
С ее точки зрения, это был, похоже, закон природы. Бэгнолл не склонен был ссориться с нею, в особенности после того, как она их выручила.
Больше она ничего не сказала. Она повела английских летчиков вокруг дома по большому кругу. Они двигались медленно: никто не решался выпрямиться
Наконец настороженно, как кошка, Татьяна поднялась на ноги. Англичане, облегченно вздохнув, последовали ее примеру.
— Как же вы наткнулись на нас в самый подходящий момент? — спросил Бэгнолл.
Она пожала плечами.
— Я вышла через два дня после вас. Вы двигались не очень быстро. Вот так я и оказалась здесь. Через полчасика, может и скорее, я окликнула бы вас, но тут началась стрельба.
— А как насчет Георга Шульца? — нерешительно спросил Джером.
Она снова пожала плечами с великолепным безразличием.
— Ранен. Может быть, и убит. Надеюсь, что убит, хотя и не уверена. Он ведь сильный. — Она сказала это с недоброжелательным уважением. — Но он думал, что может делать со мной, что захочет. Он ошибался.
И она похлопала по стволу винтовки с телескопическим прицелом, чтобы показать, как сильно он ошибался.
— Что вы будете делать теперь? — спросил ее Бэгнолл.
— Провожу вас до моря, чтобы было безопасно, — ответила она. — А потом? Кто знает? Полагаю, что вернусь и убью еще сколько-то немцев под Псковом.
— Благодарю вас за то, что вы пошли так далеко, чтобы присмотреть за нами, — сказал Бэгнолл.
Странно было думать о Татьяне Пироговой, великолепном снайпере (раньше он сомневался в этом, но стычка возле фермы доказала ее снайперский талант), как о курице-наседке, но похоже, что она обладала материнским инстинктом.
Бэгнолл смутился, но все-таки сказал:
— Если мы раздобудем лодку, то приглашаем вас — настоятельно приглашаем — отправиться с нами в Англию.
Он боялся, что она рассердится: такое с ней случалось частенько. Вместо этого на лице ее отразились досада и — никогда за ней такого не водилось — смущение. Наконец она ответила:
— Вы возвращаетесь на свою родину, на свою землю-мать. Для вас это правильно. Но это, — она топнула ногой о бледную зеленую траву, — это моя родина. Я останусь здесь и буду бороться за нее.
Эстонец, которого она подстрелила, думал, что эта земля является частью его родины, а не ее. Немцы в Кохтла-Ярве, несомненно, думали, что это — продолжение Фатерланда. Так или иначе, он понял чувства Татьяны.
Он кивнул на запад, туда, где постоянно и без перерывов поднимался дым.
— Что они там делают такое, что они скрывают
— Там каким-то образом выдавливают нефть из скал, — ответила Татьяна. — Мы делали это в течение многих лет, мы, а затем реакционные эстонские сепаратисты. Наверное, фашистам заводы достались в рабочем состоянии, или же они отремонтировали их.
Бэгнолл кивнул. Это имело смысл. Нефтяные продукты в эти дни были вдвойне бесценны. Немцы гонялись за ними повсюду.
— Идемте, — сказала Татьяна, не думая больше о немцах.
Она шла широким раскачивающимся шагом, что само по себе отвлекало ее и до некоторой степени объясняло шпильку насчет того, что летчики шли медленно.
Через пару часов они достигли балтийского берега. Он выглядел не особенно впечатляюще: серые волны катились, наступая и отступая от покрытого грязью берета. И тем не менее Джером Джоунз закричал, изображая воинов Ксенофонта, увидевших море после похода:
— Таласса! Таласса!
Бэгнолл и Эмбри улыбнулись, узнав слово. Татьяна только пожата плечами. Может быть, она подумала, что это английский. Для нее этот язык был таким же чуждым, как греческий.
Примерно через полмили к западу у моря обнаружилась деревушка. Бэгнолл испытал прилив радости, увидев пару рыбачьих лодок на берегу. Остальные, несмотря на ранний час, уже вышли в море.
Деревушка встретила летчиков и Татьяну лаем собак. Рыбаки и их жены вышли из дверей посмотреть на пришельцев. Выражение их лиц варьировало от безразличия до враждебности. Бэгнолл сказал по-немецки:
— Мы — трое английских летчиков. Мы застряли в России больше чем на год. Мы хотим вернуться домой. Может кто-нибудь из вас переправить нас в Финляндию? Мы не располагаем многим, но заплатим, чем сможем.
— Англичане? — спросил один из рыбаков, с таким же странным акцентом, как эстонские стрелки. Враждебность исчезла. — Я возьму вас.
Через мгновение кто-то еще предъявил свои права на объявившихся почетных пассажиров.
— Не ожидал, что из-за нас начнется ссора, — пробормотал Бэгнолл, когда жители деревни заспорили. Победил тот, кто первым согласился везти их. Он убежал в дом, затем вернулся в сапогах и в вязаной шерстяной шапке и повел всех к своей лодке.
Татьяна последовала за ними. На прощанье она по очереди расцеловала летчиков. Жители деревни оживленно прокомментировали это на своем непонятном языке. Двое или трое мужчин захохотали. Это было вполне понятно. А две женщины громко презрительно фыркнули.
— Вы уверены, что не поедете с нами? — спросил Бэгнолл.
Татьяна снова отрицательно покачала головой. Она повернулась и, не оглядываясь, зашагала на юг. Она знала, что ей полагается делать, и понимала, какие последствия будет иметь ослушание.