Великий санный путь

Расмуссен Кнут

Еще я чувствую, что вокруг меня дремлют воспоминания о былом, и, чтобы положить начало, рассказываю сам несколько старинных гренландских преданий. Оказывается, они всем здесь знакомы! И это замечательное обстоятельство, что чужой человек, только что прибывший в их стойбище, сразу рассказывает такие сказки, которые, как думалось, знакомы только им, - возбуждает такое изумление, что в хижину быстро набивается народ. Старый "картограф", которого зовут Ивалуардьюк, садится рядом со мной; его интересуют сказания и старинные песни. Сам он со своей длинной бородой - сказочная

фигура, и его тихий приятный голос звучит сагой. Он старейший в доме и один из старейших во всем племени. Когда он берет слово, все остальные умолкают. Он рассказывает про свою жизнь и свою старость. Он давно остался бы одиноким, так как его первая жена умерла много лет тому назад, - вдовец не в чести среди людей, - но он женился на своей приемной дочери и выменял себе ребенка на одну из своих собак [15]. Так здешние люди умеют сами помогать себе и облегчать свою долю.

Все просят его спеть песню, и он не заставляет себя долго упрашивать. Усаживается поглубже на лежанке, молодая жена его запевает звонким голосом песню, другие женщины разом подхватывают и под аккомпанемент монотонных звуков, которые то подымаются до громкого крика, то падают до тихого шепота, Ивалуардьюк нараспев произносит песню, сложенную им в память своей молодости:

Мошки, стужа - эти муки ходят врозь всегда.

Я лежу на льду, лежу в снегу, на льду, дрожу, стучу зубами.

Я, я сам, ая-ая-я.

Что ж, то память дней минувших,

Дней, когда толкутся мошки,

Дней, когда от стужи цепенеешь, - кружит мысли

Мне теперь, когда лежу на льду я распростертый.

Я, я сам, ая-ая-я.

Ай! Для песни

Нужно силу,

А я шарю,

Слов ищу.

Ай! Смотрю и вижу, что мне петь: широкоротого оленя!

С силой в цель копье метнул я вместе с древком,

И копье быку вонзилось прямо в пах,

И от раны весь затрясшись, он свалился и затих.

Ай! Для песни нужно силу, а я шарю, слов ищу.

Вот и песня вся, вот память.

Ведь певец-то только я.

Так прошла первая встреча с людьми, и после одной только дневки мы с Боцманом двинулись 7 декабря в путь, захватив с собой наших новых друзей, а Петер Фрейхен, согласно принятому нами решению, поехал дальше к бухте Уэйджер. По дороге домой мы около бухты Хэвилэнд нашли старый санный след и решили отправиться по нему, надеясь на встречу с новыми людьми.

1.2. Танорнаок - "Нелюдимка"

Посредине большого озера стояла старуха-эскимоска и удила форелей. Хотя зима только еще началась, но ледяной покров достиг уже такой толщины, что старухе лишь с большим трудом удалось сделать прорубь, чтобы закинуть удочку.

Время от времени эскимоска бралась за большую снеговую лопату и вылавливала из проруби мешавшие ей льдинки. Затем она для большего удобства ложилась ничком и втягивалась животом в прорубь, так что на виду оставались только две обтянутые мехом согнутые ноги, дрыгавшие между снежными сугробами.

Вдруг из сугроба выскочил зарывшийся там щенок и дико залаял. Старуха в смятении выбралась из проруби и увидела нас с Боцманом близехонько от себя. Наши собаки, давно заметившие

ее со щенком, готовились окружить их.

Старуха взвизгнула, мигом вскинула перепуганного щенка себе на загорбок и припустилась бежать во всю прыть домой. От этого панического бегства наши собаки еще пуще одичали и, успев вдобавок почуять запах жилья, понесли нас так, что я еле успел вовремя схватить беглянку за шиворот и не совсем деликатно швырнуть на свой санный груз.

Она так и осталась сидеть, с ужасом таращась на меня, и я не мог удержаться от смеха. Но едва я рассмеялся, как у нее глаза налились слезами от удивления и радости, что она с друзьями.

Это была старуха Такорнаок - "Нелюдимка", и как много мы с нею смеялись потом над столь бурно завязавшимся знакомством!

Она сидела, судорожно обхватив руками щенка, который повизгивал все время, пока мы неслись вперед. И вдруг между взвизгами щенка я уловил новые звуки, которые меня озадачили. Я Наклонился к старухе и осторожно приподнял капюшон ее шубы: под мехом, крепко вцепившись в голую шею старухи, плакал взапуски с приемной матерью и сводным братцем трудной ребенок.

Мы уже давно завидели жилье и скоро добрались до трех снежных хижин. Жители повыскакивали, не зная еще хорошенько - бежать ли к нам или от нас. Но как только они разглядели бойкую, смеющуюся Такорнаок, так побежали нам навстречу и с радостным недоумением окружили нас. Такорнаок плохо оправдывала свое прозвище. С говорливостью, видимо успокаивавшей ее нервы, она передала все новости, которыми мы ее начинили, и порядком раззадорила любопытство стойбища. Она сообщила, что мы настоящие живые люди, но с такой земли, которая лежит далеко-далеко, по ту сторону большого моря.

Такорнаок, чувствовавшая свою силу, представила меня прямо по-матерински всем своим. Среди них был Инернернассуак - "Слишком быстро все творящий", старый заклинатель духов, родиной которого была область у Северного магнитного полюса. Глаза у него во время нашего знакомства сощурились в две узкие щелочки, и он не преминул обратить мое внимание на свой "пояс" заклинателя, на котором брякали поверх шубы всевозможные звериные кости, имевшие таинственную силу. Жена его, Оммертен, отличалась толщиной и простодушием, как и подобает тому, кто связывает свою судьбу со специалистом, обладателем тайных знаний. У них куча ребятишек, которые и обступили нас; ни один из них еще не достиг того возраста, когда называют по имени, и поэтому когда родители хотели шикнуть на кого-нибудь из них, то просто показывали на него пальцами.

Затем был здесь Талерорталик - "Человек с ластами", женатый на Увтукитсок - "Узкое лоно", приходившейся дочерью заклинателю. С виду это была совсем незначительная пара, но потом оказалось, что они-то и поддерживали существование заклинателя со всей его семьей. Он был калека, но, по словам Такорнаок, столь усердный рыболов, что верхняя пола его шубы постоянно была обледеневшею от лежания на брюхе над прорубью. При этих ее словах он вперил в меня свои умные, пытливые глаза, обычно характерные для всех калек.