Великий стагирит
Шрифт:
— Никто, кроме меня, не отопрет вам, — сказал привратник, уходя.
— Ты все испортил, — пожурил Нелея Аристотель.
— Стыдно унижаться перед привратником, — стал оправдываться Нелей. — Мне показалось, что он оскорбил тебя, назвав тебя невеждой.
— Только мудрец может согласиться с тем, что он невежда, Нелей. Невежда же убежден в том, что он умнее всех. Но делать нечего — войдем в Афины, разыщем дом проксена Никанора.
Три дороги вели к Дипилону — воротам великих Афин: из Пирея, из Беотии и эта — аллея Академии! Три дороги рассекали Внешний Керамик, древнее кладбище, где покоились Солон, Клисфен, Эфиальт,
Теперь они шли пешком, держась той стороны аллеи, на которой было больше тени. Справа и слева из-за деревьев то и дело появлялись, светясь белым мрамором, надгробия почтенных афинян.
«Здесь я лежу, прощай, прохожий!» — эти слова, высеченные на каменных плитах, постоянно приковывали к себе взгляд Аристотеля. И было мгновение, когда ему почудился целый хор голосов, произносящих это слово: «Прощай!» А пятипалые листья просвирника были так похожи на ладони человеческих рук…
За дипилонскими вратами — шум, блеск, гам, суета, средоточие всех наслаждений, веселья, надежд.
И вот правило: вступая в этот город, помни, что и ты окажешься в сообществе теней Внешнего Керамика. И из всех слов, с которыми ты тогда сможешь обращаться к живым, будут только эти: «Здесь я лежу, прощай, прохожий!» Сто лет, двести и тысячу — только эти слова. Какая, в сущности, тоска…
«Впрочем, не для Тиманфа, — подумал Аристотель и улыбнулся. — Для него и этих слов много».
— Отдохнуть бы, господин, — сказал Нелей, по лицу которого стекал струйками пот.
— Никакого отдыха! — весело ответил Аристотель. — Жизнь, Нелей, это короткий труд между небытием и вечным отдыхом. Не так ли?
— Кто трудится не отдыхая, тот быстро оказывается здесь, под корнями этих кустарников, — проворчал Нелей. — Тебе легко: ты несешь только свою голову, господин.
— Если хочешь, я понесу и твою, — захохотал Аристотель.
— Голова — самое легкое из всего, что у меня есть, — ответил добродушный Нелей.
Они вступили в тень одной из башен Дипилона.
— Страшно, — сказал Нелей. — В таком большом городе, конечно же, есть все: и разбойники, и мошенники, и воры, и насмешники…
— …и великие добротворцы, и правдолюбцы, и покровители, и мудрецы, — добавил Аристотель.
— И богатые лавочники, — сказал Тиманф. — Никогда не видел, чтобы в город везли столько добра.
Они шли, держась ближе к стене, чтобы не мешать бесконечной веренице телег, въезжавших в ворота.
— И его проняло, — сказал о Тиманфе Нелей. — Если Тиманф заговорил, значит, есть чему удивляться.
Аристотель измерил шагами коридор Дипилона.
— Четверть стадия [3] , — сказал он Нелею.
3
Стадий — 177,4 м.
— Еще столько же — и я рухну… Из моего разбитого тела потечет кровь, а из вашего сундука, господин, чернила…
— Взгляни налево, — сказал Аристотель.
Слева, в прохладной тени высокой кровли, удерживаемой колоннами, шумел фонтан.
Они не сразу нашли себе место у воды — вокруг было много людей: вода в жаркую пору притягивает к себе путников сильнее, чем магнесийские камни [4] притягивают железо. Люди
4
Магнесийские камни — магнитная руда.
Аристотель и его спутники умылись, попили воды, потом вымыли ноги у желоба, из которого поили животных, присели в тени у колонны.
— Надо поесть, — сказал Тиманф. — Я принесу вина и хлеба.
— Где возьмешь? — спросил Аристотель.
— Здесь пахнет вином и хлебом, — ответил Тиманф. — Где-то рядом есть харчевня.
Тиманф вернулся с кувшином, в котором плескалось красное вино, и горячим пшеничным хлебом. Хлеб он разломил на три части, налил вина в фиалы, которые достал из своего сундука. Все трое принялись есть, макая хлеб в густое вино и разглядывая прохожих.
— Не узнал ли ты, где харчевня Тимолита? — спросил у Тиманфа Аристотель.
— Узнал.
— И где она?
— Там, — махнул рукой Тиманф в сторону улицы, которая начиналась сразу же от ворот. — Возле агоры [5] .
— Не узнаю тебя, Тиманф, — сказал Нелей. — Сегодня ты просто болтлив.
Тиманф разбавил оставшееся в кувшине вино водой, и они выпили его.
— Питье для лягушек, — поморщился Нелей. — Уж лучше бы я выпил одной воды, чем это жидкое пойло.
5
Агора — центральная площадь.
— Ты не фракиец, ты скиф, — сказал Нелею Тиманф. — Тебе бы пить неразбавленное вино, дикарь.
— Перестаньте, — остановил их Аристотель. — Нельзя ссориться в чужом городе. На чужбине даже враги становятся друзьями… Пора идти.
…Они долго блуждали по узким и кривым улочкам, пока искали дом проксена Никанора. И не нашли бы, наверное, когда б не башмачник, возле лавки которого они остановились, совсем сбитые с толку. Словоохотливый башмачник сам спросил их, кого они ищут, и проводил до дома Никанора.
Никанор встретил их приветливо, хлопал в ладоши, улыбался, суетился, без конца повторяя: «Хайрэ! Хайрэ!» [6] , словно встревоженная чайка. Велел одной рабыне взбить для гостей кикеон [7] , поставить на треножники медные котлы с водой и разжечь под ними огонь, чтобы гости могли искупаться, другой — застелить ложи в саду свежими простынями, чтобы гости смогли отдохнуть…
«Чтобы гости… Чтобы гости… Чтобы гости…» — эти слова то и дело слетали с его губ. Был он толстый и маленький, катался по двору, словно шар, выкрикивая приказания. Полные розовые щеки его лоснились. Он улыбался, поворачиваясь лицом к гостям, и все размахивал короткими руками, словно цыпленок, вздумавший летать.
6
Хайрэ — обычное приветствие, которое можно перевести как «радуйся», «будь здоров», «трудись и преуспевай», «грудись с успехом» и т. п.
7
Кикеон — любимый напиток греков, смесь вина, ячменной муки и тертого сыра.