Великий закон доктора Строптизиуса
Шрифт:
– Пхе-пхе, доктор, но ведь это, кажется, женщина?
Строптизиус обиделся, сморщил личико, опять сдернул с себя парик и запищал:
– Ну какое, ваше превосходительство, это имеет значение?! Разве вам не все равно?
Сумароков покачал головой:
– Значит, мальчишка сбежал все-таки. Востер!...
– Он щелкнул себя по лбу.
– Как волка не корми, он все в лес норовит дернуть. Человек, одно слово. Тьфу! Пардон, девушка, - он спихнул Виту с ящика, удобно расселся на нем и галантно представился: - Я, прелестная незнакомка, для
– О чудный, мудрый!
– заголосила нежить.
В хор голосов ворвался грубый рев экскаватора: недалеко от сарая рыли котлован.
– Вы спрашиваете, девица, откуда он, этот прекрасный незнакомец? Этот интересный мужчина и большой человек?
– с воодушевлением продолжал Сумароков.
– Товарищ, вы тут главный, - поняла Вита.
– Мне надо на работу. Пожалуйста, выпустите меня отсюда. Я к вам потом зайду. Вечером.
– Ах ты, господи, - умилился Сумароков-Эльстон, - работать хочет! Киса, лапа, козочка вы моя милая! Между нами, девочками, говоря, работать вообще не имеет смысла. И никогда не имело. Смотрите, девица, не надорвитесь работаючи. А то еще и того... помрете раньше времени. Ну, это еще имело бы смысл, будь вы гениальны! Ars longa, vita brevis est. А иначе - не вижу смысла, пхе, не вижу. Вы меня хорошо поняли, кукушечка?
– Неправильно рассуждаете, - злобно сказала Вита.
– Если, гражданин, ничего не делать, жизнь остановится. Понимаете - жизнь!
– Ох, птичка, моя, что вы врете-то! Ведь вы сами ни черта в это не верите! "Мир не существовал, пока он мною не создан был..." Так, кажется?
Вита покраснела и, скрипнув от ненависти зубами, выдавила:
– Люди должны работать. Это их главное предназначение. Таких тунеядцев, демагогов, как вы, вообще уничтожают! Пока вы тут лясы точите, люди летают в Космос! Укрощают микробов! Строят дороги!
– Ах!
– заметалась по сараю нежить.
– Да что она говорит, паршивка?! Его святейшеству, папе римскому! Дайте ей тумака! Сорвите с нее парик! Унизьте, унизьте ее кто-нибудь немедленно!
Экскаватор заворчал совсем близко.
Сумароков-Эльстон не обиделся на Виту. Он ласково полуобнял ее и, гладя по плечам, таинственно сказал:
– Ну и пусть себе летают. Пусть что-то копают, что-то строят. У человека одна жизнь, и ту он по-человечески прожить не может. Тьфу! Вы ведь и сами так думаете? Я, пхе, за откровенность. Я, пхе-пхе, читаю в душах. Как вы думаете, я кто?
– Отстаньте, демагог! Мне на работу надо, - мрачно ответила Вита.
– Виноват, а вы где работаете?
– поинтересовался Сумароков.
– Я? Это.. во "ВНУХИ".
– Так. А позвольте спросить, что сие означает? Чем учреждение ваше занимается?
Вита молчала, подавленная коварством собеседника - что такое "ВНУХИ" она понятия не имела.
– Вот так-то, кисуля, - развязно подмигнул Сумароков-Эльстон.
– А говорите: ах, работа, работа!
– Слушайте, не приставайте ко мне, - умоляюще попросила
– Значит, я не произвожу на вас никакого впечатления, как мужчина? расстроился Сумароков.
– А вы знаете, что моей благосклонности добивались королевы, инфанты, богатые горожанки и зажиточные крестьянки? Я никогда не скрываю - у меня было мно-о-ого интересных предложений. Но я всему предпочитал тихие досуги! Например, карточные фоукусы. Женщин я всегда презирал. Но они... они просто носили меня на руках! Меня так и прозвали, милая моя, - орел!
– Абсолютный орел!
– с восторгом поддержала нежить.
Экскаватор подбирался все ближе и ближе. Земля под сараем начала подрагивать. Слышна была отдаленная ругань рабочих.
– Чуете?
– осмелела Вита.
– Жизнь идет! Через пять минут вас сроют с лица земли!
– Ну и ладушки, - надул щеки Сумароков-Эльстон.
– Не обижайся, девица. Мне плевать, когда нас сроют - сейчас ли, через час ли. Вечность ведь впереди! Мне лишь бы тихий досуг провести. Пхе-пхе, слышу шаги. Это идет завскладом Павел Трофимчук, конечно.
Вице-президент достал из папки докторскую мантию и с помощью нежити облачился в нее.
– Поспите, герр Доктор, - велел он Строптизиусу.
– Дайте мне поразвлечься! Я сам поговорю с этим юношей. Входи, Павел Петрович, открыто!
И появился принаряженный Трофимчук. Он стащил с головы шапку и в пояс поклонился нежити.
– Amen, сын мой, - звучно сказал Сумароков.
– Подойдите ко мне. Не удивляйтесь метаморфозе, которая произошла с моей внешностью. Мы, ученые, еще и не такое можем!
– Ясно. Понял. Фяномен, - медленно кивнул Пашка.
– Превратились, значит. А я вот в гости зашел. Мимо иду, дай, думаю, на огонек загляну к дружкам моим.
Трофимчук говорил, глядя в пол и не двигаясь.
– Здравствуйте, Павел Петрович!
– громко сказала Вита.
– Спасибо за то, что вы организовали мне знакомство с интересными людьми!
– А!
– глянул на нее Пашка, и подобие улыбки промелькнуло на его лице. Сиди теперь тут. Здесь тебе самое место, среди привидениев.
Он сделал два шага вперед и, продолжая смотреть в пол, тихо сказал:
– Поговорить бы нам с вами, профессор. С глазу на глаз.
– А от кого нам прятаться, мой юный друг? Давайте при всех! Выкладывайте, чего вам надо.
Пашка стрельнул по сторонам глазами и смущенно сказал:
– Мне бы, господин академик, сначала узнать, все ли вы можете? Вроде как бы доказательство получить. А то ведь обманете, посмеетесь надо мной.
– Вы радуете меня, Трофимчук! Вот он, дух сомнения!
– сказал Сумароков, указывая пальцем на Пашку.
– Держится в человеке благородное недоверие ко мне! Но в глубине души, Павел Петрович, вы не такой. Вы восторженный. Вы - фанатик. Вы - поэт! Скажите, Трофимчук откровенно - вы, наверно, до сих пор думаете, что на небе живет бог, а под землей - черт? А люди - посередине между ними, пхе?