Великое восстановление наук, Разделение наук
Шрифт:
Глава XI
Разделение церковной истории на историю церкви, историю пророчеств и историю возмездий
Церковная история в целом подразделяется на те же самые виды, что и гражданская история. Существуют церковные хроники, существуют жития отцов церкви, существуют повествования о синодах и других событиях, имеющих отношение к церкви. Однако в собственном смысле слова церковная история делится на историю церкви (сохраняющую свое родовое название), историю пророчеств и историю возмездия или Провидения. Первая из них излагает эпоху воинствующей церкви и изменение положения церкви в различные периоды ее развития: бросают ли ее волны, подобно ковчегу во время потопа, странствует ли она, подобно ковчегу в пустыне, или покоится, подобно ковчегу в храме, т. е. говорит о положении церкви в периоды преследования, распространения и мира. Я не вижу в этой области чего-либо недостающего, скорее здесь можно говорить о значительных излишествах, чем о недостатке сведений. И мне бы хотелось только, чтобы всему этому колоссальному объему содержания соответствовали искусство и искренность повествования.
Вторая часть, т. е. история пророчеств, состоит из двух взаимосвязанных частей: описания самих пророчеств и их исполнения. В связи с этим композиция такого рода сочинения должна предусматривать сопоставление отдельных пророчеств Писания с теми событиями, которые подтверждают их истинность, и такое параллельное изложение должно быть проведено по всем векам, что послужит укреплению веры и в то же время поможет создать своего рода науку истолкования тех пророчеств, которые до сих пор еще не исполнились. Однако здесь необходимо иметь в виду ту широту, которая вообще органически присуща божественным предсказаниям, ибо они могут исполняться либо в течение некоторого
Третья часть, а именно история возмездия, уже была предметом сочинений некоторых благочестивых людей, проникнутых, однако, определенной партийной пристрастностью. Задача же этой науки сводится к познанию той божественной гармонии, которая время от времени осуществляется между явной и тайной волей Бога. Ведь хотя замыслы и пути господни столь сокровенны, что они совершенно недоступны плотской природе человека, хотя они очень часто скрыты даже от глаз тех, кто всеми силами настойчиво стремится разгадать их, однако иногда божественная мудрость в целях укрепления верующих и посрамления тех, кто живет в этом мире, забыв о Боге, все же дает возможность обнаружить себя и является перед людьми как бы начертанной большими буквами для того, чтобы, по словам пророка, "любой мог даже второпях прочесть это" ^, а это значит, что люди, живущие только чувственными удовольствиями и радостями и в торопливой погоне за ними забывающие божественные заветы, а также никогда не задумывающиеся над ними, несмотря на всю суету своей порочной жизни, оказываются вынужденными признать их истинность. Такое впечатление производят хотя бы и поздно, хотя бы и неожиданно наступившее возмездие, или спасение, пришедшее вдруг в тот момент, когда уже исчезла всякая надежда на него, или божественный промысел, обнаруживший себя наконец в сложных сплетениях и удивительных лабиринтах событий и т. п. Все это имеет большое значение не только для утешения верующих, но также и для того, чтобы пробудить сознание и совесть в дурных людях. Глава XII
О приложениях к истории, рассматривающих слова людей подобно тому, как история рассматривает дела их. Разделение их на речи, письма и афоризмы
Однако следует сохранять память не только о деяниях человечества, но и о словах его. Конечно, речи, письма и т. п. иногда включаются в исторические сочинения, поскольку они способствуют серьезному и доходчивому изложению событий. Но главным хранилищем человеческих слов служат сборники речей, писем, афоризмов. Речи мудрых людей, произнесенные по поводу важных и трудных дел и обстоятельств, имеют большое значение как для познания самих событий, так и для развития красноречия. Но еще большую помощь в формировании гражданской мудрости оказывают письма великих людей, написанные по поводу различных важных событий. Поистине, среди всех видов словесного творчества нет ничего более значительного и полезного, чем такого рода письма. В них гораздо больше природного смысла, чем в официальных речах, гораздо больше зрелой мудрости, чем в обычных беседах. Если же они систематически пишутся и охватывают, таким образом, определенный период времени (таковы, например, письма послов, губернаторов и других государственных чиновников, адресованные царям, сенату или другим вышестоящим лицам, или, наоборот, письма правителей к своим чиновникам), то они, вне всякого сомнения, оказываются драгоценнейшим материалом для истории. Но и афоризмы служат отнюдь не только для развлечения или украшения речи, они, безусловно, важны и полезны в деловой жизни и в гражданской практике. Ведь они, по словам одного знаменитого человека, своего рода "словесные топоры или кинжалы", которые своим острием разрубают запутанные узлы дел и событий и проникают в их глубину. Ведь все в мире повторяется, и то, что когда-то было полезным, может снова понадобиться и вновь оказаться таким же полезным независимо от того, представят ли люди эти изречения как создание своего века или будут специально подчеркивать их древность. По крайней мере нельзя сомневаться в пользе для развития общественной жизни того, чему сам Цезарь оказал честь своими трудами. Если бы только сохранилась книга его изречений! "° Ведь все то, что в настоящее время существует в этом роде, представляется нам весьма случайным и неоднородным по своему значению.
Вот и все, что следовало сказать об истории, т. е. той части науки, которая отвечает одной из "клеток", или "келий", интеллекта, а именно памяти. Глава XIII
О втором важнейшем разделе знаний -- о поэзии. Разделение поэзии на эпическую, драматическую и параболическую. Три примера параболической поэзии
Ну а теперь перейдем к поэзии. Поэзия -- это род учености, в значительной мере ограниченный в отношении средств словесного выражения, но зато весьма свободный и ничем не связанный в отношении своего содержания. Поэтому, как мы уже сказали с самого начала, она относится к воображению, которое обладает способностью воссоздавать и придумывать любые самые невероятные сочетания вещей иди отделять друг от друга предметы в действительности неотделимые. Но, как мы заметили выше, понятие поэзии может восприниматься в двух смыслах: с точки зрения словесного выражения либо с точки зрения ее содержания. В первом случае она представляет собой определенный род речи: ведь стихотворение, стих -- это понятие стилистическое, определенная форма выражения, не имеющая отношения к самому предмету, ибо в равной степени можно в стихотворной форме излагать подлинные события и в прозаической -- события вымышленные ^. Во втором смысле мы с самого начала назвали поэзию одним из основных видов знаний и поставили ее в один ряд с историей, ибо она представляет собой не что иное, как произвольное подражание истории. Таким образом, стремясь в нашем разделении выяснить и показать истинный характер каждой отрасли знания и не следуя (во многих случаях) обычным установившимся принципам разделения, мы исключаем из рассмотрения в настоящий момент сатиры, элегии, эпиграммы, оды и тому подобное и переносим разговор о них в разделы философии и ораторского искусства. Под именем же поэзии мы рассматриваем здесь только историю, произвольно воссозданную фантазией писателя. Если не говорить о тех принципах деления, которые у поэзии оказываются общими с историей (ведь существуют вымышленные хроники, вымышленные жизнеописания, даже вымышленные повествования), наиболее правильным и соответствующим сущности предмета является деление поэзии на эпическую, драматическую и параболическую. Эпическая поэзия во всех отношениях подражает истории, так что ее можно было бы порой принять за последнюю, если бы только она не прибегала весьма часто к слишком уж большим преувеличениям.
Драматическая поэзия -- это как бы наглядная история; она изображает события так, как будто они происходят непосредственно перед нашими глазами, история же показывает их как уже совершившиеся. Параболическая же поэзия -это история, выражающая абстрактные понятия посредством чувственных образов.
Эпическая поэзия (назовем ее героической, имея при этом в виду ее содержание, а не стихотворную форму) возникает, по-видимому, из самых благородных оснований и отвечает прежде всего требованиям самой человеческой природы. Ведь так как чувственный мир по своему значению ниже, чем разумная душа (anima rationalis), то поэзия, очевидно, в изобилии дает человеческой природе именно то, чего не может ей дать история, и так или иначе удовлетворяет человеческий ум хотя бы тенями вещей за отсутствием вещей действительных. В самом деле, если внимательнее рассмотреть все это, то мы найдем в поэзии бесспорное доказательство того, что человеческая душа стремится к величию более великолепному, к порядку более совершенному, к разнообразию более прекрасному, чем те, которые можно обнаружить в самой природе за все время существования рода человеческого. Поэтому, так как деяния и события, составляющие предмет реальной истории, не обладают таким величием, которое было бы способно удовлетворить человеческую душу, возникает поэзия, творящая события более героические. Так как истинная история излагает ход событий, совсем не заботясь о том, чтобы он демонстрировал торжество добродетели и наказание порока, то поэзия исправляет его, приводя действия к такому финалу, в котором бы торжествовал закон возмездия, воздавая каждому по заслугам. Наконец, истинная история,
Драматическая же поэзия, для которой театр -- это весь мир, может приносить исключительную пользу при условии правильного понимания своих целей. Ибо театр может быть и великой школой истины, и опасной школой пороков. Что касается пороков, то театр насаждает их в изобилии, наука же истины в наше время совершенно забыта ^. Между тем, хотя в современных государствах театральные представления считаются пустым развлечением (если только они не приближаются слишком уж сильно к сатире и не становятся опасными в своих критических выпадах), древние настойчиво стремились к тому, чтобы театр стал школой воспитания гражданской доблести. А великим мудрецам и выдающимся философам театр представлялся своего рода инструментом, заставляющим звучать струны человеческой души. И вот что еще удивительно верно (и в то же время остается тайной природы) : человеческая душа оказывается значительно более открытой и доступной для аффектов и впечатлений в тот момент, когда люди собираются вместе, чем тогда, когда они находятся наедине с собой.
Параболическая поэзия занимает выдающееся место среди остальных видов поэзии и представляется людям чем-то священным и величественным, тем более что сама религия широко пользуется ее средствами и с ее помощью осуществляет связь между божественным и человеческим. Однако и она имеет свои недостатки благодаря тому легкомыслию и несерьезности, с которыми люди относятся к аллегориям. Она является, так сказать, "палкой о двух концах" и может быть использована в прямо противоположных целях. Она может затемнять смысл, но может и раскрывать его. В первом случае она -- хитроумное орудие обмана, во втором -- определенное средство обучения. И это средство обучения, которое помогает раскрыть смысл явлений, в древности использовалось особенно широко. Поскольку открытия и выводы человеческого разума (даже те, которые в наше время общеизвестны и очевидны) были в то время новыми и непривычными, то люди с трудом воспринимали тонкость этих рассуждений и приходилось прибегать к образным сравнениям и примерам, более доступным для понимания, чем абстрактные умозаключения. Поэтому мы встречаем у древних на каждом шагу множество всякого рода мифов, притч, загадок и сравнений. Отсюда числа Пифагора, загадки Сфинкса, басни Эзопа и т. п. Да и почти все афоризмы древних мудрецов раскрывают их мысли, пользуясь сравнениями, И у римлян, народа в те времена еще совершенно необразованного, Менений Агриппа " с помощью притчи добился прекращения восстания плебеев. Наконец, подобно тому как иероглифическое письмо древнее буквенного, так и притчи появляются раньше отвлеченных логических доказательств. Даже в наше время притча обладает, как и раньше, исключительной силой воздействия, ибо ни одно логическое доказательство не может быть столь наглядным и очевидным, ни один пример не может быть более удачным.
Вторая функция параболической поэзии, по существу противоположная первой, состоит в том, чтобы (как мы уже сказали) скрывать истинный смысл особенно тех вещей, достоинство которых требует, чтобы они были скрыты от взоров непосвященных каким-то покровом; и именно поэтому таинства религии, секреты политики, глубины философии облекаются в одежды басен и аллегорий. Сомневаются, заключают ли в себе древние поэтические мифы некий тайный смысл? Во всяком случае сам я могу заявить, что склонен видеть в очень многих мифах древних поэтов глубокий скрытый смысл. И нас не заставит презрительно относиться к ним то, что эти мифы считаются теперь интересными лишь для маленьких детей да школяров грамматического класса и им не придают серьезного значения. Наоборот, отлично известно, что сочинения, содержащие эти мифы, являются, если не говорить о Священном писании, древнейшими из всех, которые создало человечество, а сами мифы еще намного древнее и этих произведений (ибо известно, что они не были созданы самими этими писателями, а восприняты ими из древней традиции) и поэтому мифы эти похожи на какое-то нежное дуновение, проникшее в греческие свирели из песен более древних народов. И так как все попытки истолкования этих мифов, предпринимавшиеся до сих пор, принадлежат людям некомпетентным, весьма поверхностно образованным и не могут никоим образом удовлетворить нас, то следует думать, что философская интерпретация древних мифов и притч как наука еще должна быть создана. Мы приведем здесь один или два примера такого толкования. Может быть, это и не так уж и важно само по себе, но хотелось бы сохранить принятый нами принцип изложения, состоящий в том, чтобы, если что-то представляется неясным относительно тех научных трудов, которые мы считаем необходимым создать, всегда давать советы и приводить примеры того, как следует выполнить это. А иначе, пожалуй, кто-нибудь подумает, что у нас нет ничего, кроме самого поверхностного представления о предмете, и что мы, подобно авгурам ^, умеем только в уме своем оценивать пределы, но не знаем путей, ведущих туда. Этот раздел поэзии, как никакой другой, нуждается в дальнейшем исследовании, дабы поэзия, как растение, выросшее само собою на богатой почве и никем не посеянное, поднялась над другими искусствами и науками и широко распростерлась над ними. Однако приведем всего лишь три примера: первый --- из области естественных наук, второй -- из области политики и последний -- из области этики.
Первый пример философской интерпретации древних мифов
в естественной философии
О ВСЕЛЕННОЙ ПО МИФУ О ПАНЕ
Древние не имели единого мнения о происхождении Пана. Одни считали его сыном Меркурия, другие представляли себе его происхождение совершенно иначе. Говорили, что Пенелопа сожительствовала со всеми своими женихами и плодом этого беспорядочного сожительства явился Пан. Не следует оставлять без внимания и третью версию его происхождения: некоторые считали Пана сыном Юпитера и Гюбрис (т. е. богини дерзости). Каковы бы ни были, однако, версии его происхождения, его сестрами всегда считались Парки, жившие в подземной пещере. Сам же Пан жил всегда под открытым небом. С древних времен Пана изображают так: на голове у него острые, прямые рога, высоко поднимающиеся к небу, все тело его густо покрыто шерстью и курчавыми волосами, длинная борода. Облик его наполовину человеческий в верхней части тела и полузвериный -- в нижней, козлиные ноги. В руках у него -- знаки его власти: в левой -- свирель, сделанная из семи тростниковых трубочек, в правой -посох, изогнутый сверху. Одет он в шкуру леопарда. Что касается его функций, то он считался богом охотников, пастухов и вообще сельских жителей, а также владыкой гор. Кроме того, подобно Меркурию, он был вестником богов. Он считался также предводителем нимф, которые все время вели вокруг него хороводы и плясали; спутниками его были сатиры и силены. Помимо всего прочего он обладал способностью внушать страх, особенно пустой и суеверный, который назывался паническим. Деяния его немногочисленны. Главное место среди них занимает состязание, на которое он вызвал Купидона и был побежден им ^. Известно также, что он поймал в сети и усмирил гиганта Тифона. А кроме того, рассказывают, что, когда Церера в горе и негодовании из-за похищения Прозерпины скрылась от богов и людей и все боги всячески старались ее разыскать, отправившись в поисках ее во все концы земли, только Пану по какой-то счастливой случайности удалось во время охоты встретить ее. Он осмелился также вступить в музыкальное состязание с Аполлоном и даже оказался победителем по решению судьи состязания Мидаса (за это решение Мидас получил ослиные уши, хотя ему и удавалось их прятать). У Пана почти не было любовных связей. Древние называют лишь две или три, что может показаться весьма удивительным, тем более что буквально все древние боги были весьма любвеобильны. Рассказывают только, что он любил нимфу Эхо, которая даже считалась его женой. Кроме нее он был влюблен еще в другую нимфу -- Сирингу: эта любовь была местью разгневанного Купидона, которого тот осмелился вызвать на состязание. Говорят также, что однажды он увлек в глубокую чащу леса Луну. У него не было никакого потомства, что в равной степени удивительно. так как боги, особенно мужчины, были очень плодовиты. Правда, некоторые считают его дочерью бойкую служанку Ямбу. которая всегда развлекала гостей веселыми историями; говорят, что она была дочерью Пана от его жены Эхо. Таков в общих чертах миф о Пане.