Великолепная афера

Гарсия Эрик

И тут Рой начинает наказывать ее собственным молчанием. Теперь он молчит. Но и она молчит. Они сидят над нетронутыми тарелками с кашей, уставившись друг на друга. Сцепились глазами. Воля Анджелы против воли Роя.

* * *

Малый, стоящий за прилавком этого работающего допоздна магазинчика, только что получил отставку у своей девушки, у девушки, которая однажды уже разрешила ему зайти дальше дозволенного… Джессика. Его Джессика. Она носила очки, и ее поцелуи были немного слюнявыми, и она была среди продвинутых учеников, но она принадлежала

ему. А он… шестнадцатилетний, костлявый, прыщавый, да к тому же с ненавистью относящийся к своей нынешней работе. Это была единственная работа, на которую его взяли, а если бы не взяли, то пришлось бы и дальше пахать фасовщиком в бакалейной лавке неподалеку от дома. Но ему не хотелось, чтобы кто-нибудь из его школы видел, как он стоит за прилавком, а этот магазинчик расположен довольно далеко от его дома. Работу свою он ненавидел, но любил деньги, которые получал за нее. С этими деньгами он мог ходить на свидания. Если, конечно, было с кем.

Часы показывали почти полдень, когда эта девушка вошла в магазин. Она влетает в зал, не дожидаясь, пока дверь полностью откроется, и, пританцовывая, идет по проходу. Первокурсница, подумал он. Или второкурсница. Симпатичная. Каштановые волосы с рыжеватым отливом спадают ниже талии, почти как у Джессики. Фигура лучше, чем у Джессики. Тоненькая. Ноги длинные, стройные. Прелестные губы.

Анджела пролетает проход, ловит на себе заинтересованный взгляд парня. Крутится перед прилавком, перебирает пальцами блоки жевательной резинки, разложенные на открытой витрине.

— Какая ваша любимая? — обращается она к юноше.

— Любимая жвачка?

— Да. Хочу купить, но не знаю какую. Может, вы посоветуете?

Продавец откашливается. Никто еще не спрашивал у него совета.

— Мне нравится "Дентайн", — говорит он.

— "Дентайн"! Ясное дело, я тоже люблю "Дентайн", — она смеется. В ее смехе чувствуется какая-то преднамеренность. — Здесь наши вкусы сходятся.

Продавец согласно кивает. Улыбается. Он не знает, что у нее на уме, но пока все, что происходит, ему нравится.

— Сколько она стоит? Вроде сорок пять центов?

Он знает, что пачка стоит пятьдесят центов, но ему хочется показать, как он работает. Хочется произвести впечатление. Поэтому он проводит пачкой по сканеру, и на экране появляется цена.

— Пятьдесят центов, — произносит он ломающимся голосом. — Пятьдесят.

Анджела, вертя попкой, роется в карманах в поисках мелочи. Мальчик силится отвести взгляд от выреза на ее блузке, из которого прямо на него смотрят округлые прелестные грудки. Он смотрит в сторону, за нее, в проход. Снова ей в лицо. Концентрирует взгляд на ее лице.

— Нет мелочи, — говорит она, вынимая руки из карманов. — Вот только это. — И она, сконфуженно улыбаясь, протягивает ему двадцатидолларовую купюру. — Понимаю, что глупо давать вам двадцать долларов за то, что стоит пятьдесят центов.

Он успокаивает ее жестом руки.

— Не переживайте. Это обычное явление. Бывает, сюда заглядывают парни, чтобы купить банку воды, а протягивают сто долларов.

Со щелчком он открывает

ящик кассового аппарата, вынимает из него сдачу. Подает девушке девятнадцать долларов и пятьдесят центов, пытаясь при этом прикоснуться к ее ладони. Она мягкая, такая, как он и ожидал.

— Благодарю, — говорит она и кладет сдачу в карман.

Ленточка на упаковке сорвана, пластинка жвачки отправлена в рот. Она наклоняется над прилавком, ее лицо в каких-нибудь двух футах от его лица.

— А ты, наверное, где-то учишься?

Юноша сглатывает слюну; молится про себя, чтобы голос его звучал по-мужски, и отвечает:

— Вроде того. Я учусь в Гамильтоне.

— Что ты говоришь? Здорово. Я дружила с ребятами оттуда и частенько ездила с ними на игры. Послушай… вот где я тебя видела. Ты же играл в их футбольной команде, так?

Краснеть он не желает. Что угодно, только не краснеть. Пытается не дышать, чтобы не покраснеть.

— Нет, — отвечает он. Ему так хочется приврать, приукрасить себя, но он не может. — Нет.

— Ты правду говоришь?

— Правду… да, я… понимаете, я участвовал в отборочных соревнованиях в команду, но… понимаете… но у меня были другие дела.

Анджела понимающе кивает головой.

— Стыдуха, — говорит она, подаваясь вперед и касаясь руки парня. Поглаживает его бицепсы. — С такими руками… Да они же враги себе, что, не так?

— Так. Конечно, так.

Ему трудно дышать от охватившей его радости. Прелестная девушка, зашедшая в его магазин, выстреливает в него прощальной улыбкой и машет ручкой. Она направляется к входной двери. Он хочет окликнуть ее, спросить, как зовут, попросить дать ему номер телефона, но его голосовые связки отказываются служить. Вдруг она останавливается, разворачивается и направляется обратно к прилавку. В его голове проносится мысль, а не собирается ли она пригласить его куда-нибудь. Не собирается ли она сделать первый шаг.

— Я нашла пятьдесят центов, — говорит она, хлопая по прилавку двумя четвертаками.

В первую секунду он ничего не соображает. При чем здесь пятьдесят центов, когда речь должна идти о свидании? Тут его осенило: жвачка. Жвачка.

— О, — только и может сказать он. — Отлично. — Он опускает поданную мелочь в денежный ящик.

— Я могу получить назад мои двадцать баксов? — спрашивает она, моргая такими милыми, большими, голубыми глазами.

Он кивает головой и вынимает из денежного ящика ее купюру. Подает ей, смотрит, как она кладет ее в карман. Наклоняет голову и смотрит в пол. Ему легче говорить, не глядя на нее.

— Послушай, — говорит он; слова застревают в горле, — может, мы как-нибудь куда-нибудь сходим?

Ответа нет. Он боится поднять глаза. А что, если она смеется над ним?

Но смеха не слышно, да и ответа не будет. К моменту, когда он собирает всю свою волю, пересиливает страх и поднимает голову, над входной дверью звякает колокольчик. Девушки нет.

Оказавшись на улице, Анджела замедляет шаги. Рой появляется из-за деревьев, растущих позади магазина, подходит к ней.

— Получила двадцать баксов?