Великолепная семёрка
Шрифт:
Чего-то мне резко расхотелось становиться боярином. Чувствуется, что подобные скачки – сто верст за пять часов – для бояр входит в обязательную программу и исполняются по меньшей мере дважды в месяц: ни стрельцы, ни сам боярин не выглядели уставшими когда уже в сумерках мы подъехали к Кремлю. Стрельцы вытащили меня из мешка и понесли за боярином, сам я уже передвигаться не мог.
Просты нынче нравы – через пять минут мы оказались перед царем, без никакого специального доклада. Правда стрелец перед дверями комнаты, в которую мы вошли, поинтересовался, по какому
Царь оказался молодым парнишкой лет шестнадцати от роду. Честно говоря, я просто знал, что ему шестнадцать – но хочу лишь отметить, что выглядел он соответственно. Однако был он царем не только «по должности». Когда боярин ему что-то тихонько порассказал на ухо, Иван Васильевич повернулся ко мне и спросил:
– А ты кто будешь?
– Дмитрий Саквояжев меня зовут.
– Так уж и Саквояжев? И какого же ты роду боярин? Не слыхал я про таких...
Да уж, прокололся я. Фамилии-то тут одни бояре и носили. Но отступать-то некуда, позади Москва! И впереди Москва, и по боками. Так что будем позиционно обороняться.
– Саквояжевы из франкских баронов, что в британской колонии Канаде в Новом Свете обосновались. Мать моя - русская, да и сам я православный, а стало быть , тоже русский. Но волею Господа я один и остался, да и то злыми людьми разорен по малости и незнанию финансов, вот и бедствую.
– You say British. Do you?
– Yes, Your majesty, British colony Canada, to be exact.
– Your smalltalk sounds strange… but it’s good enough to understand. Do you have any other proof of your nobility?
– Послушай, Величество, ты хоть в своих землях, хоть где – встречал мальчонку десятилетнего, кто такой нож, или топор, или хоть косу сковать может? Я про качество говорю. У нас такой секрет каждому не доверят, только членам семьи. Не знаю, может на Руси каждому такие секреты рассказывают?
– Да уж, пожалуй что ты и прав. Если боярин правду сказал, а врать он не приучен, клинок твой по цене серебра на вес стоит, а то и поболее. Но ты их просто холопам делал, и не один. То есть тебе их делать и несложно, и недорого. Сколько же ты таких сделать-то можешь? Война у меня грядет, как обычно, оружие хорошее не помешает. Но не помешает, если оно у меня, а не у врагов. Что скажешь?
– А чего говорить-то? Я – тут, говорю, как слышишь, по-русски, православный, хвала матушке. На Руси и делать буду что умею, во славу оную. Могу и сам делать, вон, мужики мне помогают по возможности. А еще помощников дашь – много чего хорошего сделать смогу. Только одно скажу: пока лучше делать все там, где я уже делал. Там я и руду знаю, и прочее иное.
– Это радует. Ладно, езжай обратно в вёску свою. Теперь она тебе на кормление отдана. Людишек - дам, но и охрану дам. А через месяц ты мне такого качества десять бердышей привезешь, поговорим и о боярстве твоем.
– Нет, царь, так дело не пойдет. Мне не веска нужна, а все земли вокруг вески на двадцать верст. Не села, не людишки, которые уже под кем-то ходят, а земли непользованные, копать оттуда что надо
– Ну, как скажешь. Но от охраны не отказывайся, шлю с тобой полдюжины стрельцов. Езжай, встретимся в конце зимы.
В зиму веска ушла с дюжиной коров (половина, правда, стрелецкие были), дюжиной овец, тремя поросятами (редко тут свиней пока держали, да и от диких они мало отличались), двумя дюжинами огромных стогов сена. В каждом доме появилось и по паре-тройке кур - до моего приезда их всего в деревне пяток был.
А сейчас и к прежним семи избам добавилось еще десять. В шести жили стрельцы, с семьями конечно. А в четырех, сильно поменьше и похуже, жили почти двадцать парней, лет по шестнадцать - восемнадцать, заложников царских. И хозяйство при каждой избе было вполне приличным.
Вот что меня всегда удивляло в старых справочниках, так это численность домашней птицы в русско-имперском селе, не превышающая численность крупнорогой скотинки. Но, с другой стороны, курей сеном не покормишь, а на зерно и среди домочадцев претендентов немало.
А еще в моих закромах до снега скопилось тонны две железных криц. Да и для угля было отдельно выстроено четыре сарая-хранилища, заполненные под завязку: топоры односельчанам я делал только в обмен на уголек. Так что зима не прошла впустую.
В ноябре снег полностью укутал деревню и окружающие леса. Но, в отличие от десятков и сотен прочих деревень, жизнь в нашей вёске не замерла. К концу ноября, благодаря активной физической помощи мужиков, был, наконец, построен кузнечный молот с приводом от ветряка, а еще было закончено строительство новой лесопилки. Правильнее сказать - первой лесопилки: раньше лес тут никто не пилил, просто нечем было. Лесопилка получилась средней производительности, в день она выдавала при хорошем ветре пару кубометров досок. Но лиха беда начало - за зиму мужики запланировали напилить кубометров сто-сто пятьдесят, что при нынешних ценах, когда из целого ствола вытесывалась одна доска (редко - две), обеспечило бы прокормом все население деревни на пару-тройку лет.
После того как выпал снег, я приступил и к строительству шахты. Ее начали строить примерно в версте от поселка, а землю отвозили на санях на засеку. Кстати, сама засека шла непосредственно по "нашему" берегу Упы, точнее, это была вторая линия. Первая - шла в семи верстах южнее, как раз недалеко от места моего "внедрения", коим оказалось "боярское" село Крапивна. Оно-то и впрямь было большим, в Крапивне было почти двадцать дворов. Но, несмотря на географическую близость, добираться туда было очень не близко: прямых дорог в Засечной полосе не было. А после того, вёска вышла из подчинения Шумского, все создаваемое народом богатство народу - в моем лице - и принадлежало.