Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры
Шрифт:
– Будь возвеличена, Эстер! Боги смиловались и исцелили меня.
– Стало быть, тебе нельзя возвращаться в подземелье, – Эстер мило улыбнулась. – Присоединяйся к друзьям, я с радостью приму тебя в придворные менестрели. Харно обучит тебя игре на тридцати инструментах, ты сможешь услаждать слух вельмож и царей. Назначь себе жалование, юноша!
– Мои песни умолкнут, если я останусь, – Пармен поклонился. – Я принадлежу кочующему роду. И живу дорогами. Если запереть соловья в клетке, он перестанет петь.
Лицо раджи окаменело.
– Но я прошу Вас, владычица, –
– Ты просишь многого. Я разрешаю – если один день в году Вы будете молиться моему богу и играть в его славу. – Эстер подняла чашу. – За Парменов род.
– Отмеченный пламенем – это его вы оживляли? – в голосе Эстер проскальзывало плохо скрываемое любопытство.
– Корво, ваше сиятельство, – за несколько дней пути мужчина успел обрасти яркорыжей щетиной, на макушке топорщились короткие алеющие волосы.
– Каково это – быть в цитаделях смерти? Видел ли ты богов? Своих или иных? Правда ли, что быт усопших схож с бытом живых? – глаза Эстер блестели, она встала и почти соскочила с трона.
Мужчина поник, в глазах читалась боль:
– Слов всего мира слишком мало, чтобы описать происходящее там. А я от природы не рассказчик. Переживания ещё слишком остры и я вряд ли смогу начать.
– Ты приносишь владычице печаль, – сожалеющим тоном произнесла Эстер, – надо тебя казнить. Но тогда никто не узнает эту историю. Повелеваю приставить к тебе писца и до последней, самой смутной мысли излить на пергамент слово о смертном мире.
Корво потупился.
Властительница сложила руки на груди, наигранно воскликнула:
– Один из вас отказал, один молчит. Что же поведают мне остальные?
– Осмелюсь раскрыть уста, раджа, – Авенир поклонился. – Я не мудрец, но вижу, что трое из нас приняли Вашу длань. А отказал только один. С Вашего позволения прошу отпустить Корво. Я владею письмом и даю слово, что вычерпаю его чашу до последней капли и подарю владычице первый свиток.
– То есть, – вспыхнула Эстер, суетливо зашагала по залу, – ты только что отказал мне за двоих. Итого счёт равный – трое в золотой клетке, трое на воле? – она повернулась к Марху, прошипела:
– Остался ты, ехидна из Тарса. Что скажешь – кто выиграет в этой схватке?
Сабельщик зевнул:
– Меня так утомили эти разговоры! Да и дорога – седло натерло зад, солнце обожгло плечи – всюду пыль, оводы, стражники с кислыми минами. Так аппетит разыгрался – а я, когда голодный, думать не могу. Голова ни о чём не мыслит.
– И что утолит твой аппетит, Маахелус, оседлавший ветер?
Сабельщик напустил задумчивый вид. Что-то посчитал, причмокнул, закатил глаза.
– Ну же, – владычица нетерпеливо махнула рукой. – Мясо, шоколад, вино, кашу, фрукты – всё, чего хочешь!
– Чего хочу? – Марх пожевал губу. – В таком случае, раджа, я бы отведал руэго.
– Руэго?
– Да. Пусть к нему подадут мяса с вином. Ты сказала – всё, что хочешь! – напомнил тарсянин. – И учти, я так голоден, что съем все плоды этого дерева. Да так, что в следующий раз руэго появится не
Глаза Эстер засверкали, в голосе сквозила усмешка:
– А не лопнешь, Маахелус? Моё дерево плодоносит обильно и съесть все плоды даже тебе вряд ли под силу – пузо прихватит. Как ты собираешься это сделать?
– Мой секрет в том царица, – Марх погладил живот, – что я, как истинный гурман, ем с наслаждением, хорошо пережёвывая пищу и запивая небольшими глотками вина.
– Ты истомишь моих людей! – Эстер театрально заломила руки и расхохоталась. – Они же не знают, чествовать вас или проклинать! Награда или казнь – нет разницы, народ хочет зрелищ!
– Томление усиливает голод и пища кажется слаще, раджа. – Авенир почтительно поклонился.
– Ты сам не ведаешь, насколько мудр, юный мыслитель! – царица ударила в гонг. – Вы трое отправляйтесь в гостевую. А ты, – Эстер ткнула Марха в грудь, – идешь утолять голод и да помогут тебе твои боги съесть всё.
Гостевая на поверку оказалась тюремной камерой для высокородных особ. Дверь захлопнулась и в скважине обрекающе скрежетнул ключ. Авенир, Пармен и Корво разбрелись осматривать жилище. Большой зал устлан коврами и подушками, уставлен драгоценной мебелью – столики из красного дерева с яствами, золотые, серебряные, деревянные, каменные и жемчужные алтари божков, шкаф со свитками, подсвечники, гобелены на раскрашенных стенах, отделанные медью, бронзой и оловом щиты на дверях – многие правители бы слюной изошли от убранства. Двери ведут в погреб, спальню, оружейную и баню. Одной стены нет – за шторой, чернеет гигантская решетка, за которой раскинулось широкая арена.
Вкруг поля чернели решетки поменьше, образуя непрерывную гряду стальных клыков. Над решетками возвышались ряды трибун – видимо представления устраивались сразу при зверинце.
Корво достал с полки доску, предложил друзьям:
– Ири? Я, помнится, игрывал когда-то.
Авенир подсел к столу:
– Отчего ж не сыграть, коль и камни и поле есть. Пармен, ты с нами?
Цыган неуверенно подошёл:
– Я только в кости раньше…
Через пару часов, разбитые наголо Авенир с Корво отпустили Пармена. Обрадованный цыган принялся перебирать струны на лютне, рыжеволосый спустился в погреб. Авенир о чём-то переговаривался со стражником. Тот прикатил обитый железом ящик с тяжелым навесным замком. Груз оставили на поле у решетки – внутрь бы он и не поместился, накрыли плотной рогожей.
Полуденный зной, сменился вечерним теплом, а затем и ночной прохладой.
Подошёл вечер второго дня, когда замок сухо щёлкнул и в зал провели Марха. Сабельщик осунулся, под глазами темные круги, тело дрожит, ноги не сгибаются. Он доковылял до ковра и повалился на подушку. На лице застыла счастливая улыбка, воспаленные глаза закатились.
– Теперь не страшно и умереть.
В маленькое окошко заглянула бледная Эстер:
– Ты сыт, Маахелус? По правилам, раджа может согласиться лишь на ничью. Ты не можешь принять иное решение. Руэго должно принадлежать тебе.