Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Шрифт:
— Конечно, счастье мое, — Вискайно поцеловал Марту, и, передавая ее женщине, мягко сказал: «Меня зовут Себастьян. Спокойной ночи, милая Тео, сладких тебе снов».
Через месяц они обвенчались в кафедральном соборе Акапулько.
Пролог
Амстердам, январь 1591 года
Девочка, водя по строчкам пухлым пальчиком, высунув язык, читала по слогам: «То-ра ци-ва ла-ну Мо-ше, — она прервалась и, шумно вздохнув, горестно сказала: «Тут сложно, папа, помоги».
— Мо-ра-ша
— Дальше я сама, я знаю, — оживился ребенок, и закончил, торжествующе улыбаясь: «Я-а-ков».
— Ну вот, — Степан улыбнулся, — видишь, какая ты молодец. «Теперь скажи мне, что это значит».
Дочка задумалась, подперев нежную щечку рукой, и, наконец, накрутив на палец каштановый локон, неуверенно сказала: «Тора, которую заповедовал нам Моше, на-на…
— Наследие, — помог отец.
— Да, — обрадовалась Мирьям. «Наследие общины Яакова, вот. Это значит, что Тора — она для всех нас».
— Правильно, — Степан снял ее с колен и, прислушавшись, сказал: «Ну, беги, детка, помоги маме с обедом, а то ко мне ученики пришли».
Мирьям открыла дверь кабинета, и, свысока глядя на мальчиков, — их было трое, каждый лет семи-восьми, — выпятив губу, сказала: «Можете проходить».
— Опять ты задаешься, — пробормотал ей кто-то вслед. Девочка, обернувшись, высунула язык, и поскакала через две ступеньки вниз, на вымощенную плиткой, большую, чистую кухню.
Внутри, — она повела носом, — пахло тестом и корицей.
— Булочки! — обрадовалась Мирьям.
— Сначала вымыть руки, — строго велела ей мать. «И не забыть о благословении».
— А ты сегодня куда-нибудь пойдешь? — грустно спросила дочь, глядя на то, как Эстер разделывает курицу.
Эстер улыбнулась: «Ну, детка, ты же знаешь — младенцы не спрашивают, когда им появиться на свет. Если меня не будет, папа тебя уложит».
Мирьям слезла с табурета и потерлась носом о холщовый фартук матери. «Вырасту, буду как ты».
Эстер наклонилась и поцеловала дочь в теплую макушку: «Главное, — чтобы ты была счастлива».
— Рав Авраам, — умоляюще сказал кто-то из мальчиков, когда они уже собирали в мешки свои книги и тетрадки, — а на лодке?
— Пожалуйста, — раздалось общее нытье, и Степан, поднявшись, строго сказал: «Без шапок и рукавиц никого не пущу. Зима хоть и теплая, а все равно — на воде зябко».
Бот, — маленький, легкий, — покачивался на канале прямо у дома, — так, что из двери можно было шагнуть на палубу.
— Парус поднимать не будем, — распорядился Степан, — все равно ветра почти нет. Садитесь на весла, и не забывайте меняться.
Он посмотрел на румяных от легкого мороза мальчишек, и вдруг вспомнил, как выходил с близнецами в море, в Грейт-Ярмуте, еще давно.
«Ник, молодец, конечно, девятнадцать только исполнилось, а Кавендиш пишет, что можно ему и свой корабль давать. Ну, ничего, пусть еще года три побудет в помощниках, я тоже «Жемчужину» двадцати двух лет от роду
«А Майкл? — он почувствовал, как дергается уголок рта, — ну что Майкл. Отойдет. Как это тогда Ник сказал: «Папа, просто дай ему время. Ему тяжело, тем более учитывая, чем он хочет заниматься». Ладно, ему еще года два в своем Оксфорде быть, а там, может, и передумает еще».
Он развез мальчишек по домам, и, выведя лодку на простор Эя, все-таки поставил парус.
Дул хороший восточный ветер, и Степан, положив лодку в галфвинд, ощутив под ладонью знакомое жжение каната, подумал: «Надо будет летом выйти с девчонками в море, покатать их. Мирьям вон, когда из Яффо обратно плыли — с палубы не прогнать было, и паруса она все уже наизусть знает».
Степан посмотрел в низкое, прозрачное, северное небо, и, вдохнув запах соли, вдруг усмешливо сказал: «И вправду — истинно благ Господь ко мне и нечего мне больше желать».
Виллем де ла Марк сказал лоцману: «А ну-ка, дружище, подвинься».
— Капитан, — предостерегающе проговорил тот. «Фарватер изменился».
— Я этим фарватером плавал, когда тебя еще на свете не было, — пробормотал Виллем. «Ну, девочка, — обратился он к своей «Принцессе», — давай, постарайся».
Как всегда — корабль слушался даже самого малейшего его движения, и Виллем подумал, что мог бы вести ее, закрыв глаза — за почти пятнадцать лет разлуки он помнил эти воды так, как помнят собственный дом.
— Парус на Эе, адмирал, — сказал лоцман, улыбаясь.
— Я давно уже не адмирал, — усмехнулся де ла Марк. «Красиво идет», — заметил он, разглядывая наклонившуюся почти вровень к воде лодку. «Я смотрю, не перевелись у нас мастера-то».
— Для каждого голландца вы останетесь нашим адмиралом — тихо сказал лоцман, и Виллем, оглянувшись, понял, что ему не больше четверти века.
— Мне о вас родители рассказывали, — добавил молодой человек. «О взятии Брилля».
— То дело давнее, — ворчливо ответил капитан, и приказал: «За водой следите, еще не хватало, чтобы кто-то по курсу нашему выскочил».
Капитан оглядел порт и велел: «Вон там швартуйтесь, у складов, нас разгружать уже должны начать, завтра, время не ждет».
Он сошел на берег, и, взяв лодку до Зингеля, выпрыгнул у какого-то моста. Солнце неожиданно выглянуло из-за туч, и Виллем, раскурив трубку, сел на поросший влажной, не по-зимнему зеленой травой, склон набережной.
«Какая мягкая зима, — вдруг подумал он. «Та холодная была, я, когда Марту в Дельфт обратно вез, боялся, как бы она с детьми не простудилась. Она, наверное, еще пятерых с тех пор родила, как мы со Стивеном встречались. Повезло этому Корнелю, ничего не скажешь. Ну да, она меня, на сколько, младше — мы же считали тогда в Мон-Сен-Мартене, лежали на ковре перед камином, целовались, и считали. На восемь лет. Сорок один ей летом будет, да».