Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Шрифт:
— Воспитывать, учить, замуж выдадим, — губы Джона чуть улыбнулись. «Ну, последнее уже будет на твоей ответственности, я не доживу».
— Папа, — мальчик сглотнул, — зачем ты так…
— Затем, что я всегда трезво смотрел на вещи и тебе советую поступать так же, — ворчливо ответил Джон. «Мне лет двенадцать осталось, ты, к тому времени, уже взрослый мужчина будешь, слава Богу. Ну, что ты стоишь, марш за бумагами, а то еще его светлости дожу вздумается проверить — все ли тут в порядке».
— Почему? — спросил сын, принеся все нужное.
— Потому что он
— Во-первых, — сказал Джон, окуная перо в чернильницу, — всегда сам выписывай свой паспорт. Тогда потом не надо мучиться, повторяя чужой почерк. Ко мне это не относится, я учился у хороших мастеров своего дела, тут, в Италии, могу писать, как угодно, но мало ли.
— Во-вторых, вот тут, — он показал, где, — всегда оставляй место, не надо сразу шлепать печать. Тогда ты всегда сможешь внести в паспорт, кого нужно. Ну, — он смешливо потер нос, — никогда не знаешь, кем обзаведешься по дороге. Женой там, детьми. Вот мы с тобой, например — у меня дочка на старости лет появилась, а у тебя — сестра.
— А синьор Бруно, — смотря на ровные, аккуратные строки, что появлялись из-под пера отца, спросил маленький Джон, — что с ним теперь будет?
— Отправится под трибунал святой Инквизиции, что, — сердито пробормотал Джон, посыпая чернила песком. «Посмотрим, может быть, и удастся его оттуда вытащить, хотя с характером Фагота на это надежды мало. Вот, — он полюбовался, — леди Констанца Холланд, двух лет от роду, волосы рыжие, глаза карие, путешествует с отцом.
— Все, — Джон встал, — я иду спать. Тут лодка придет на рассвете, извинись, и скажи, что она не потребуется. Нам отсюда можно выезжать привычным путем, опасности нет. И не буди меня, хоть бы сам папа Иннокентий появился.
Маленький Джон отдернул гардины, и, зевая, посмотрел на утреннее солнце за окном. «Надо молока согреть, — пробормотал он, — проснется ведь сейчас, есть захочет». Подросток, было, пошел на балкон, но застыл, услышав стук в дверь.
— Мне бы его светлость герцога, — извиняющимся голосом сказал человек в официальной ливрее охраны дожа. «Он вчера поздно вышел из дворца, его светлость Паскуале Чиконья беспокоится — все ли в порядке.
— Здравствуйте, я — Джон Холланд-младший, — на изысканном итальянском языке ответил подросток. «Граф Хантингтон, наследный герцог Экзетер. Мой отец, его светлость герцог, сейчас отдыхает и просил его не тревожить. Вот наши бумаги, там сказано, кто я такой — юноша протянул офицеру паспорт.
— А ваша сестра, где она? — нахмурился тот, прочитав.
Мальчик улыбнулся и приложил палец к губам: «Пойдемте».
В огромной опочивальне жарко горел камин. Дитя спало на кровати резного дерева, укрытое подбитым соболями одеялом. Джон поправил кружевную подушку и прошептал: «Леди Констанца Холланд. И она еще не поднялась, синьор, так, что я просил бы вас не шуметь».
— Приношу
— Можно просто: «Лорд Джон», — юноша протянул красивую, холеную руку. «Всего хорошего, синьор, желаю вам прекрасного дня».
Подождав, пока его гондола скроется за поворотом канала, Джон присел на постель и погладил по голове девочку.
— Ты кто? — вдруг, зевая, спросила Констанца.
— Твой брат, — тихо ответил Джон.
— Сказку, — потребовала девочка, взяв его за руку.
— Сейчас, — он быстро прошел в свою детскую, и достал из сундука медведя. «Орсо буоно, — усмехнулся Джон, глядя в черные, внимательные глазки.
— Мишка! — обрадовалась девочка, и тут же потянула игрушку к себе: «Мой мишка!».
— Твой, твой, — успокоил ее Джон. Устроившись рядом, пощекотав Констанцу, он начал:
«Далеко-далеко отсюда, там, где все леса и леса, жил однажды маленький медвежонок….»
Интерлюдия
Лондон, февраль 1592 года
Виллем проснулся на рассвете и лежал просто так, вдыхая запах жасмина, сомкнув руки на большом, торчащем животе Марты. Ребенок почувствовал его ладони и толкнулся. «Будто рыбка», — смешливо подумал мужчина. Он провел губами по шее жены, и та, зевнув, потянувшись, сказала: «Ты же, наверное, есть хочешь».
— Хочу, — согласился Виллем. «Тем более, ты теперь сама готовишь — у тебя вкуснее получается, чем у мистрис Доусон».
— Хорошо, что ты придумал отправить детей на каникулы, — жена усмехнулась, и, повернувшись, поерзала, устраиваясь удобнее. «В деревне сейчас хотя бы не так сыро, как здесь. Да и мистрис Доусон за ними там присмотрит».
— Я просто хотел побыть с тобой наедине, — Виллем поцеловал ее растрепанные, мягкие волосы. «С тобой и с ребенком. А то я потом в море уйду, до Индии, сама знаешь, путь долгий. Скоро ведь уже?».
— Совсем, — розовые губы улыбнулись.
Он вдруг поднял ее за подбородок и нежно попросил: «Можно? Совершенно невозможно тебя просто так обнимать. Я очень аккуратно, обещаю».
— Сначала я, — жена усмехнулась, и, он, закрыв глаза, гладя ее по голове, застонал от счастья.
Стоя в дверях кухни, он подумал: «Ну, ведь сзади — и не скажешь, что ребенок со дня на день должен родиться».
— Не смотри, — услышал он сердитый голос жены.
— Хочу и смотрю, — отозвался Виллем, и, подойдя, шлепнул ее — нежно. «И до конца дней моих буду смотреть».
— Хотелось бы, чтобы это было подольше, — Марта сняла с треноги, что стояла в очаге, шипящую медную сковороду, и спросила: «Тут или в столовой?».
— Тут, — решительно сказал адмирал, устраиваясь за большим, выскобленным дочиста столом. «Тут теплее».
Марта разложила по тарелкам яйца, бекон и колбаски, и, открыв пиво, рассмеялась: «Мне тут на рынке какой-то овощ нахваливали, из Нового Света, в земле растет, как турнепс.
Взяла на пробу пару фунтов, посмотрим, что это такое. А на обед сегодня ягненок молодой, так что не опаздывай».