Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Шрифт:
Устроив тело, он отпустил ветку, ствол выпрямился, и сверток, чуть покачиваясь, застыл в холодном воздухе.
— Зачем? — спросила Федосья, глядя на тело своего сына.
— Я тебе про семь ветвей говорил, — Тайбохтой обернулся к ней, — справа ветви, — по тем души вниз, в этот мир спускаются, а те, что слева — по ним туда, — он кивнул на низкое, играющее светлым золотом небо, — возвращаются. Так вот.
— Садись, — он кивнул на нарты, — только подстилку возьми, тебе, пока крови не пройдут, на ней сидеть надо, дух мертвых в тебе сейчас. На привале
— А куда мы? — спросила девушка, в последний раз посмотрев на рощу, что осталась за их спиной.
Отец молча, подогнав оленей, направил нарты прямо в утреннее, огромное, бескрайнее солнце.
Интерлюдия
Дубровник, февраль 1584 года
Синие, легкие волны разбивались о мраморные ступени террасы. Шпага, выбитая из руки, со звоном полетела вниз, исчезнув в воде.
— Браво, браво! — герцог Орсини, сидящий у стола, слабо, чуть слышно похлопал в ладоши.
«Теперь идите, синьор Бернардо, ловите ваш клинок, а то утонет», — мужчина усмехнулся.
— А вы, — обратился он ко второму, — наверное, хотите выпить воды? Все-таки дрались вы не на шутку.
Мужчина улыбнулся и, засунув свою шпагу в ножны, ответил: «В общем, ваша светлость, я не устал».
— Для ваших лет вы удивительно хорошо выглядите, я бы подумал, что передо мной — юноша, — доброжелательно сказал Орсини.
— Седые виски не дают мне забыть о возрасте, — его собеседник прислонился к балюстраде, украшенной изящно вырезанными вазами.
— Итальянский язык у вас неплох, — Орсини потянулся за бумагами. «Конечно, говорите вы с акцентом, но для поляка — вполне достойно. Опять же, вы католик».
Мужчина набожно перекрестился и сказал: «Да хранит святая дева Мария мою страну от протестантской заразы, ваша светлость».
Он вдруг улыбнулся, подставив лицо солнечным лучам, и заметил: «Не верится, что на дворе февраль, у нас, под Краковом, в это время лежит глубокий снег».
— Здесь прекрасная погода, — улыбнулся Орсини. «А как вы себя чувствуете на море? Мой сын любит ходить под парусом, я купил ему маленький бот».
— Ну, — рассмеялся поляк, — я, конечно, не тяну на капитана корабля, но узлы вязать умею, и плавать — тоже.
Они прогуливались по берегу моря в Грейт-Ярмуте. Мужчина посмотрел на бесконечную, серую гладь, и вздохнул.
— Учись, — сердито посмотрел на него собеседник. «Прежде всего — итальянский язык».
— Ты на нем со мной разговариваешь, — ехидно ответил мужчина. «Или ты хочешь, чтобы я тебе цитировал синьора Петрарку? Не в учителя же я нанимаюсь».
— Завтра пойдем под парусом, — мстительно пообещал разведчик, — проверю, каков ты на палубе.
— Рекомендации у вас отменные, — продолжил Орсини. «Вы, как я понимаю, познакомились с королем Генрихом еще там, на своей родине?».
— Да, я имел честь находиться при дворе его величества, — вздохнул мужчина. «Конечно, я не смею назвать себя его другом, но король относился ко мне благосклонно,
— Ну что ж, — герцог помолчал, — отлично. Вы садитесь, — спохватился он.
— Благодарю, ваша светлость, — поклонился поляк.
— Мой сын…, - Орсини помолчал. «У меня нет ничего, кроме Джованни. У вас есть дети?».
— Были, — мужчина помедлил. «Моя жена умерла родами, и мальчики — тоже».
— Очень сожалею, — Орсини перекрестился. «Так вот, если с Джованни что-то случится, — я этого не перенесу. Он наследник всех моих владений, и его уже пытались похитить — несколько раз. Поэтому я и уехал из Италии».
— Похитителей нашли? — мужчина нахмурился.
— Одного — да, и чуть было не отправили на плаху, однако он ускользнул, — Орсини выругался.
«У меня много врагов, а я, как видите, — он иронично повел рукой, — не могу даже ходить.
Большую часть времени я провожу в этом проклятом кресле. Поймите, — полное, болезненное лицо герцога вдруг сморщилось, — у моего сына есть все. Лучшие учителя, — языки, фехтование, все, как положено. Я ничего не жалею для Джованни».
— У него нет матери, — вдруг, грустно, сказал его собеседник. «Я потерял мать в четырнадцать лет, ваша светлость, а ваш сын, наверное, — совсем ребенком».
— Ему было два, — Орсини вздохнул. «Я бы мог жениться, — наверное, — губы герцога чуть дернулись, — но, скажу вам откровенно, синьор, даже со всеми моими богатствами, хорошая женщина за меня не пойдет — зачем ей отвратительный калека, а плохая — не нужна Джованни. Я, конечно, уделяю ему много времени, но, как вы понимаете, у меня есть дела — имениями нужно управлять, хоть и отсюда, надо представлять интересы Его Святейшества здесь, в Дубровнике. Моему сыну нужен не просто телохранитель — ему нужен друг».
— А что любит Джованни? — мужчина взглянул на герцога. «Верховую езду, шахматы, оружие?»
— Все это и еще больше, — Орсини рассмеялся. «Ему только осенью исполнилось восемь, а он свободно говорит на четырех языках — итальянский, французский, испанский, немецкий. Раз уж вы будете рядом, то поучите его польскому языку — я всегда говорил, что за вашей страной — большое будущее. Через вас лежит путь на Москву».
— Я воевал с русскими, — мужчина усмехнулся. «Почти десять лет. Конечно, ваша светлость, поучу с удовольствием».
— Он прекрасный мальчик, — сказал Орсини. «Я это говорю не только потому, что я его отец — и пристрастен, конечно, но действительно — любой бы гордился таким сыном. Поэтому я и хотел, чтобы телохранителем его стал не какой-то грубый мужлан, который только и знает, что махать шпагой, а человек образованный. Человек, с которым Джованни было бы, о чем поговорить».
— Ваша светлость, — наклонился к его уху неслышно подошедший слуга. «Время перевязки».
— И так, — пять раз в день, — сказал герцог, тяжело вставая, опираясь на трость. «Пойдемте, по дороге я представлю вас Джованни, можете начать с ним знакомиться».