Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Шрифт:
Провожая учительницу к выходу, девочка спросила: «А как ваш батюшка, донья Эухения?».
— Все так же, — вздохнула женщина. «Вот уже три года, как он ногу потерял, а боли его еще беспокоят».
— Дай Бог ему здоровья, — перекрестилась Белла, и, помявшись, спросила: «А почему вы не выходите замуж, донья Эухения?».
Женщина поправила белокурую прядь, что выбивалась из-под чепца, и грустно ответила:
«Мне ведь уже двадцать шесть лет, милая, и приданого у меня нет, — у батюшки только пенсия его, и все. Да и куда я от дона Эрнандо поеду, за ним ведь уход нужен. Так что, вот, пока уроки
Белла посмотрела вслед стройной спине, и, вздохнув, пошла в церковь, — звонили к обедне.
Рынок уже разъезжался, индейцы отдавали овощи за гроши, и Эухения, нашарив в бархатном мешочке медь, подумала: «Вот как удачно, что мы с Беллой заболтались, теперь и торговаться не надо, а то стыдно все-таки, на глазах у этих кумушек просить скинуть цену».
Она взяла картошки и вздохнула: «Там кости от вчерашнего цыпленка остались, сварю суп, его на два дня хватит. А потом придумаю что-нибудь, может, вперед плату попрошу, хотя это неудобно, конечно. Если бы папа еще не…, - она жарко покраснела и одернула себя: «У него боли, и хирург сказал — до конца жизни так будет. И вообще — нельзя ругать своего отца, даже в мыслях».
Индеец стал высыпать овощи в корзинку и одна картошка, упав, переворачиваясь, покатилась по булыжным камням рыночной площади. Эухения, было, рванулась за ней, но высокий, русоволосый юноша, что шел мимо, поднял картошку и весело сказал: «Я ее первый поймал, сеньора!».
Женщина покраснела и пробормотала: «Большое спасибо».
Юноша положил картошку на место, и, легко подхватил корзинку: «Готов идти за вами, хоть на край света, только покажите дорогу».
Эухения зарделась, и молодой человек, поправив шпагу, поклонился, взглянув на нее зеленовато-голубыми, красивыми глазами: «Сеньор Дэниел де Леон, к вашим услугам».
Капитан Ньюпорт окунул перо в чернильницу и сварливо сказал: «де Лобо», — некрасиво, будешь львом, дорогой мой Вулф, понял? И не шали там, попытайся найти сестру, разведай, что с золотом на складах, и возвращайся обратно. Не лезь на рожон, понял, твой дядя двоюродный, капитан Кроу, уже вон, допрыгался, третий год как никто его не видел, а жаль — отличный моряк был.
— Не буду, — улыбнулся Дэниел, принимая бумаги.
— Эухения де Монтойя, — она присела, и Дэниел увидел, как закатное солнце осветило золотом белокурую прядь на виске. «А глаза — словно каштаны», — подумал он. «Господи, какая красавица. И маленькая, мне до плеча, не достает, куда ей корзинки еще таскать».
— Так покажите, — ласково попросил он. «А то я хочу отнести, и не знаю — куда. Пожалуйста».
— Спасибо, — она опять присела. «Тут недалеко, правда, я сама».
— Пожалуйста, — еще раз попросил сеньор Дэниел, и Эухения, потрогав четки, сдалась:
«Идите за мной, тогда».
— Вы давно в Картахене? — спросил он женщину, когда они обогнули кафедральный собор и вышли на узкую, усаженную пальмами улицу.
— Три года, — смущаясь, ответила она. «Раньше мы жили, на севере, в Сент-Огастене, мой батюшка там был комендантом крепости, но потом его ранили, в сражении, он теперь пенсию получает. Ну, мы сюда и переехали, тут врачи лучше.
— Давайте я на кухню занесу, — предложил юноша.
— Нет, нет, я сама, — испугалась донья Эухения. «Что вы!»
— А вы завтра на рынок пойдете? — глядя в карие, большие глаза, спросил Дэниел. «Просто я должен знать — вдруг вам что-то еще поймать надо будет, тогда я там буду стоять и ждать вас, с самого рассвета, — он улыбнулся.
— Послезавтра, — пробормотала донья Эухения, не поднимая глаз. «Как сейчас, вечером».
— Ну вот, — он склонил голову, — спасибо вам, сеньора. Послезавтра буду там, — юноша низко поклонился, и ушел, а Эухения, стоя на пороге, посмотрев ему вслед, сердито прошептала:
«И зачем все это? Лучше бы ты делом занималась, иди суп варить!»
Дома было темно, и, — женщина принюхалась, — пахло ромом. Отец спал у себя, похрапывая, и, когда Эухения наклонилась, чтобы поднять пустую бутылку, — даже не пошевелился.
Женщина перекрестила его, и, укутав одеялом, ушла на кухню.
Поставив горшок на треногу, что стояла в очаге, она открыла дверь в свою комнату, — маленькую, чистую, бедную, будто монастырская келья. Преклонив колена перед распятием, женщина зажгла свечу, и, сев за стол, стала готовиться к завтрашним урокам.
Белла плеснула себе в лицо холодной водой из кувшина, и, одернув простого холста, серую рубашку, оглянулась — Анхелика уже дремала. Девочка легла на спину и, глядя в беленый потолок, зашевелила губами. Молитва была короткой и Белла повторяла ее два раза в день — утром и вечером.
«Моя мать жива, — говорила себе девочка, — ее зовут Тео. Мой отец — Ворон. Моего брата зовут Дэниел, а сестру — Марта. Я выберусь отсюда, и найду их. В том я клянусь жизнью моей. Аминь».
Губы остановились, и Белла, закинув руки за голову, закрыв глаза — стала думать.
Дэниел раскрыл ставни и посмотрел на тихую, бирюзовую гладь воды. Окна постоялого двора выходили прямо на гавань, и он, прищурившись, увидел большого белого альбатроса, который кружил над водой. «Прямо как в день, когда Беллу крестили, — грустно подумал юноша, присев на подоконник. «А вон там где-то, перед крепостью, на дне — «Святая Мария», и Ворон на ней. Как и положено капитану — со своим кораблем, — он перекрестился и прислушался звукам колокола над кафедральным собором.
«Никто меня тут не узнает, конечно, — хмыкнул Дэниел. «Мы же уехали обратно в Акапулько, когда Белле год исполнился. Так, — юноша потянулся за бумагой, что лежала на шатком, деревянном столе, — о золоте я все разузнал, капитан останется доволен.
Дэниел взглянул на свои записи и погрыз перо, ероша русые, отливающие золотом волосы.
«Ну, все хорошо. Грузы приходят два раза в месяц, и, как мы говорили с капитаном, — нет смысла рисковать кораблем, тут все-таки крепость. Возьмем пару-тройку шлюпок и ночью высадимся. А вот с монастырями сложнее.
Марфа взглянула на список, что доставили из Рима, и покачала головой:
— Не думаю, что он оставил Беллу в Южной Америке — там всего два женских монастыря, в Картахене и Лиме. Ребенка проще спрятать в Старом Свете — в одной Испании этих обителей несколько сотен.