Вельяминовы. За горизонт. Книга 3
Шрифт:
– Потом к власти может прийти Шелепин, если он не зарвется… – Эйтингон затянулся американской сигаретой, – или другая группировка, если наш комсомолец поведет себя неосторожно… – по слухам, речь Хрущева на съезде ожидалась еще более резкой, чем пять лет назад:
– Покатится волна переименований, – Эйтингон откинулся на плетеную спинку кресла, – со Сталинградом мы можем проститься. Кажется, и мавзолей потеряет Иосифа Виссарионовича… – Шелепина на посту главы Комитета сменял еще один питомец комсомола, Семичастный:
– Он даже к фронту не приближался, –
– Ребята воевали, а Шелепин и Семичастный ораторствовали, прячась за чужими спинами… – Эйтингон пробежал статейку о найденных туристами на Северном Урале следах якобы снежного человека:
– Куда американцы, туда и мы, – усмехнулся он, – хотя если в СССР найдется снежный человек, он немедленно запишется в комсомол… – статейку в журнал прислали из Ивделя. Вспомнив уральскую операцию, Эйтингон не мог не закурить еще одну сигарету:
– Я здесь стал больше курить, – понял он, – в колонии мне выдают всего пять штук в день… – он курил еще и потому, что все на даче напоминало ему о прошлой жизни:
– Сюда я привез Розу, – вздохнул Наум Исаакович, – отсюда она пыталась бежать с этой сучкой, дочерью Кукушки. Марта Янсон, то есть Горовиц, кстати, тоже двадцать четвертого года рождения… – папку изменницы родины никто огню не предавал, заочный приговор к расстрелу с нее не сняли. Наум Исаакович ожидал, что и его злобный росчерк, «Искать вечно», тоже не заклеили:
– Искали, но не нашли, – он покрутил крепкими пальцами, – но что-то мне подсказывает, она и есть тот самый М, о котором сообщает Стэнли. То есть та самая М… – от его светлости после ареста никто ничего не добился. О судьбе 880 Эйтингону не сообщали, однако он не испытывал иллюзий касательно шансов его светлости на жизнь:
– Он сдох, как и Саломея… – думая о мерзавке, Наум Исаакович морщился, – а их отродье воровка Генкина наверняка задушила… – это все было, как выражался Эйтингон, делами давно минувших дней. Теперь у них под рукой находилась Невеста, пребывающая на Софийской набережной, и Дракон. За вербовку нового агента Саша получил внеочередное звание:
– Пока не орден, – ласково подумал Эйтингон, – но ордена у него еще появятся…
На террасе белого мрамора было тихо. Охранники сгребали с газонов рыжие листья, в голубом небе плыла паутинка:
– Словно у Толстого… – Наум Исаакович полюбовался серебристым дымком сигареты, – что мне еще остается в колонии, кроме чтения…
Он читал и русскую классику и любимые викторианские романы. Эйтингон выторговал себе доступ, пусть и заочный, как он говорил, к своей библиотеке. На дачу ему привезли «Черную розу», скандальное по тому времени творение миссис ди Амальфи. Британский аристократ, навещая рабовладельческий юг, влюбился в чернокожую девушку:
– Он стал тайным агентом аболиционистов, спасся от
– Она погибает, а он выживает, но сильно искалеченным… – в конце романа калека, женившись на добросердечной родственнице из обедневшей ветви семьи, становился отцом девочки:
– Ее называют Розой… – Наум Исаакович закрыл глаза, – как погибшую негритянку, его первую любовь. Я виноват перед Розой, я ее не уберег, но я должен позаботиться о ее детях…
С возрастом девочки стали еще больше напоминать мать. Фильмов ему больше не привозили, но позволили две фотографии. На одном снимке Анюта и Наденька играли в волейбол в паре, на втором Павел склонился над рисунком. Эйтингон смотрел на развевающиеся, темные волосы девочек, на сосредоточенное лицо подростка:
– Он похож на отца, – понял Эйтингон, – предатель Юдин сгинул в колымской мерзлоте. Но стать у него материнская, видна старинная кровь… – сделав вид, что он интересуется возможными агентами в Италии, Наум Исаакович заказал справку. Падре, Иосиф Григулевич, выученик Эйтингона, отлично знал страну:
– Он ловкий парень, – хмыкнул Наум Исаакович, – караимы всегда этим славились… – Григулевич родился в Вильно, его выслали из буржуазной Литвы за членство в компартии:
– Он удачно поработал в Барселоне, когда мы ликвидировали ПОУМ. В Мексике, перед убийством Троцкого, он себя тоже хорошо проявил… – по справке, составленной Падре, выходило, что где-то в Советском Союзе живет единственный наследник тосканского титула графов Д’Эсте:
– Словно проклятый волчонок Виллем, – нахмурился Эйтингон, – но Павел никогда не узнает о своем происхождении. По метрике он вообще брат девочкам… – Наум Исаакович не хотел ставить Скорпиона в неловкое положение:
– Он мой выученик, он никому не донесет, что я просил найти детей, но ему сейчас не до этого. Задание у него действительно очень ответственное… – обсуждая с комсомольским вождем будущую операцию в Новосибирске, Наум Исаакович заметил:
– Не стоит недооценивать Викинга. В ловушку он не попался, хоть и сработано письмо весьма недурно… – он усмехнулся, – для нашего космического века… – Эйтингон был уверен, что парень не соблазнился на фальшивку:
– Именно его приезд прикрывает Невеста… – Шелепин подался вперед.
Наум Исаакович поднял руку:
– Я знаю, что он прилетает легально, с визой. Моцарт тоже призван отвлекать наше внимание. Викинг взял его, как дымовую завесу, товарищ председатель. Викинг хочет найти следы пребывания в СССР его светлости герцога Экзетера… – с другой стороны, Эйтингон считал визит шуринов в Сибирь большой удачей:
– Пока Викинг будет рыть носом землю, мы займемся нашей операцией с Моцартом… – Шелепин кивнул:
– Нужную девушку мы подберем. Но если родится непохожий на Моцарта ребенок, рыжий… – Наум Исаакович распорядился: