Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
– Папа Миша мне не откажет, – решила она, – он передаст мою работу доктору Эйриксену… – Марта читала его статью в «Журнале атомной физики». Девочка покусала карандаш:
– Товарищу Королеву я тоже напишу. В университете я могу добиться индивидуального расписания занятий. Производственный опыт на полигоне для меня важнее… – она не подписала страницу:
– Папа Миша засекречен, он никогда на такое не согласится. Но другое дело, если работа будет анонимной… – она пробежала глазами вычисления:
– Вечером еще проверю
В комнатах Марты, в городском особняке Журавлевых и на даче, всегда царил безукоризненный порядок. Книги девочка держала строго по ранжиру. В гардеробе орехового дерева висела отглаженная школьная форма. Коричневые платья и обыденные черные фартуки Марте шили из кашемира. Праздничные сверкали белоснежным итальянским шелком. Наталья Ивановна, правда, давно оставила попытки добиться от Марты согласия на длинные волосы:
– Получится не коса, а мышиный хвост, мама Наташа, – отмахивалась девочка, – и с короткой стрижкой удобнее в мастерской…
В особняке у Марты имелась отдельная кладовка, где она занималась работой по металлу. На даче девочка выговорила себе сарайчик с токарным станком. Устроившись на ковре детской, она проверяла правильность вычислений. В журнальной статье доктор Эйриксен, среди прочего, писал о числах Серпинского. Марта разобралась в проблеме, поставленной в прошлом году польским математиком:
– Надо найти минимальное число. Доктор Эйриксен доказал, что 78 557 пока является наименьшим, но я уверена, что есть и другие… – проверка каждого числа занимала недели работы:
– Домашние задания тоже никто не отменял, – хмыкнула Марта, – Сашка уедет и внеурочные каникулы закончатся… – из-за приезда Саши она получила освобождение от занятий, но аккуратно звонила соученикам, узнавая о пройденном в школе материале. Марта никогда не обращала внимания на свой возраст:
– Мне одиннадцать, но об этом никто не думает, – поняла девочка, – все считают меня старшеклассницей… – повадки у Марты были совсем взрослые:
– Потому, что Маша погибла, – вздохнула Марта, – останься она в живых, я была бы младшей сестрой, но мне пришлось стать единственным ребенком… – в детской висела фотография покойной Маши верхом на Лорде:
– To see the fine lady upon the white horse… – Марта вспомнила голос сестры, уверенную руку, поправлявшую ее детские пальцы на клавишах фортепьяно:
– Был другой голос, тоже женский… – девочка нахмурилась, – свистел ветер, пахло солью. У нас жила собака… – тетрадь соскользнула с колен, – большая, черная… – Марта услышала уютное сопение. Застучала рама окна, добродушный голос сказал:
– Они любят, когда ты поешь. Спят без задних ног, они сегодня как следует набегались… –
– Единственная песня, которую я могу исполнить, милый. У меня нет ни слуха, ни голоса, но колыбельную я помню, няня пела ее нам в детстве… – Марта не двигалась:
– Это мои родители, на полигоне. Но кто спал рядом… – она помнила теплую руку, державшую ее пальцы, – неужели у меня был брат или сестра? Мне ничего не говорят о семье, только вернули безделушку… – летом Марта получила от приемной матери потускневший крестик, блестящий зелеными искрами камней:
– Вещица осталась от твоих родителей, милая, – заметила Наташа Журавлева, – наверное, это ваша семейная ценность… – Наташа вспомнила о тайном крещении Марты:
– Не стоит ей об этом знать, – решила генеральша, – она советская девушка, пионерка. Она вступит в комсомол, в партию… – научная карьера предполагала участие в общественной жизни, – тем более, если ей удастся попасть в космическую программу… – Наташа ставила свечи в церквях, за упокой девицы Марии. Приходя в храмы в неброской одежде, генеральша отстаивала молебны, но, из соображений безопасности ни с кем не разговаривала:
– За здравие раба божьего Михаила, рабы божьей отроковицы Марфы, раба божьего Владимира… – она всегда молилась за Володю, хотя не знала, крестили ли мальчика:
– Так можно, церковь это позволяет… – посещая храмы, Наташа была очень осторожна. Газеты все время писали о религиозном дурмане и проповедях сектантов:
– Нельзя, чтобы Михаил Иванович заподозрил неладное, – напоминала себе Журавлева, – но насчет крестика Марты он только отмахнулся. Мол, ничего страшного в побрякушке нет…
Журавлева не предполагала, что приемная дочь когда-нибудь переступит порог церкви. Марта росла советской девочкой. Московский художник, приехавший оформлять будущую премьеру в театре оперы и балета, летом уговорил ее позировать для нового плаката. Девочка высидела два сеанса, ерзая и громко жалуясь на скуку:
– Но работа получилась хорошая, – довольно подумала Наташа, – теперь Марта будет висеть по всей стране… – копия графики красовалась и в детской девочки. Подобрав тетрадку, Марта велела себе забыть о голосах:
– Понятно, что после катастрофы у меня сохранились какие-то воспоминания, – она поднялась, – но не стоит надеяться, что, взяв крестик, я вспомню что-то еще… – она все равно прошла к деревянной, собственноручной выточенной шкатулке, на книжной полке. Рядом стоял маленький, тоже сделанный Мартой терменвокс. Откинув крышку шкатулки, она взглянула на грани крестика:
– Вещь от моих родителей… – проведя ладонью над инструментом, Марта разбудила терменвокс, – но кто они были такие? Я, наверное, никогда этого не узнаю. В любом случае, они давно мертвы… – низкий звук пронесся над комнатой, вырвался в полуоткрытое окно.