Венчание со страхом
Шрифт:
В стороне от Шанхая, за шоссе располагался микрорайон новостроек. Там кипела жизнь, туда переселился последний обитатель улицы Новаторов. А здесь… здесь все было в прошлом.
Спуск к водоканалу, некогда укрепленный бетонными блоками, обветшал. Старой искрошившейся от времени лестницей из светлого песчаника давно уже, кроме кошек да воробьев, никто не пользовался. Одни грелись на солнце на старых плитах, другие — чирикали, дрались. И тем, и другим никто не мешал. Старые дуплистые липы скрипели, роняя листву на изъязвленные ямами и выбоинами тротуары.
Улица Новаторов упиралась в овраг, отгораживавший заброшенную свалку
До свалки Колосов и его сотрудники добрались действительно быстро.
— Тебе стометровку бегать, Михалыч, — пыхтел Вася Славянкин — низенький крепыш в пестрой рубахе и черных джинсах. В розыск он пришел из армии и все никак не мог привыкнуть ни к гражданской одежде, ни к бешеному ритму новой службы. — Дай отдышаться.
— Сейчас отдышишься, — пообещал Никита.
Они завернули за угол напрочь сгнившей развалюхи с провалившейся крышей и по крутой тропинке, продираясь сквозь заросли каких-то колючек, спустились в овраг.
— Вон и благородное собрание, — Никита указал направо.
Примерно шагах в двухстах от них на дне оврага стоял канареечный «уазик» с мигалкой — дежурная машина Каменского ОВД. Рядом с ним в кустах бузины приткнулся облупившийся «Урал» с коляской. Мотоцикл этот Колосов узнал бы из тысячи. На нем добрый десяток лет ездил старинный школьный кореш, а ныне старший участковый Каменского ОВД Костя Загурский. За кустами мелькнула его милицейская фуражка. Хозяин «Урала» шел навстречу Колосову.
— Здорово, — он протянул Никите огромную, похожую на совок, ладонь. В Загурском было огромно все — от роскошных «фельдфебельских», как он хвастался, усов до начищенных до зеркального блеска сапог сорок пятого размера.
— Чегой-то вы из кустов к нам подкрадываетесь? — спросил он. — Машина, что ль, заглохла?
— Угадал, — Колосов пожал его «пять» своей левой рукой, правую он держал в кармане куртки. Рядом с гигантом Костей он всегда чувствовал себя так, как та мышь, которая породила гору. — Где?
— Там, — участковый кивнул на кусты, — там всё и все. Полный сбор всех частей. Карпыч приехал с чемоданом, прокуратура. А ты левшой стал, гляжу? Приемчики на ком-то отрабатывал?
Колосов кивнул и двинулся к кустам. Вот уже неделю он предпочитал здороваться именно левой рукой. Правую пришлось облечь в перчатку. На тыльной стороне его кисти внезапно вскочила какая-то гадость: фурункул — не фурункул, язва — не язва. Вид у этой заразы был самый наиотвратительнейший.
«Это у вас экзема, голубчик, — сказала ему пожилая врачиха в главковской медсанчасти. — От нервов все, нервы не бережете, а такой молодой. Насчет заразы не бойтесь, это совсем не опасно. Хотя неприятно… да… вот мазь. Мажьте утром и вечером; но главное — попытайтесь хоть немного эмоционально разрядиться».
Пижонистая кожаная перчатка (это в июле-то месяце!) доводила Колосова до зубовного скрежета — жарко, кожа мокрая, скользкая. А что поделаешь?
За кустами бузины пряталась круглая, сплошь заваленная мусором полянка. Чего там только не было! Консервные жестянки, прохудившиеся чугунные ванны, разбитые унитазы, пустые бутылки, тряпки. Словно вырванный зуб великана, белел воткнутый в кучу хлама холодильник с вывороченным нутром. Тут же нашел свой последний покой и остов древнего «Запорожца» — без салона, колес и двигателя — ржавое привидение, порожденное на заре отечественного автомобилестроения.
У «Запорожца» толпился народ. Колосов знал многих. Вон Александр Сергеев — начальник Каменского ОУРа, старичок-судмедэксперт и местный патологоанатом Бодров Лев Карпович, следователь прокуратуры Зайцев, эксперт Сеня Гольцов со вспышкой. Тут же понятые — из дежурных общественных помощников. Толстый рыхлый мужик в спецовке, бледный, потный, потерянный, смотрит куда-то вниз, под несуществующие колеса «Запорожца», второй — парень в спортивном костюме упорно считает травинки у себя под ногами.
Колосов кивнул следователю Сергееву и шагнул вперед. Судмедэксперт Бодров — Карпыч, кряхтя, начал что-то искать в своем заветном чемоданчике. Никита увидел тело. Маленькие ноги-спичечки в синих, измазанных глиной «трениках» и порыжелых кедах. Маленькие тоненькие руки — синюшно-бледные. Под обкусанными детскими ноготками — грязь, травинки. Ладошки, тыльная сторона кистей, предплечья — исцарапанные, изрезанные, что-то бурое засохло на коже.
Бурое, переходящее в темно-багровое, почти черное, — везде: на траве, на консервных банках, на листьях кустов, на железном боку «Запорожца». Колосов опустился на корточки. Теперь он ощупывал взглядом лицо. Восковое, черты заострились. Рот сведен в немом крике. Кончик языка прикушен в непереносимой муке — бурое струйкой засохло на подбородке. Не поймешь: то ли ребенок, то ли старичок, то ли истерзанная мумия.
— Сколько ран? — хрипло спросил Колосов.
— Я насчитал двадцать девять, — ответил Карпыч. — Павел Сергеич, записывайте антропометрические данные. Обмер я закончил, — он протянул следователю листок из блокнота. «Прокуратура» отошла к «уазику» и, положив папку с протоколом на капот, начала сосредоточенно писать.
— Двадцать девять, вот, — Карпыч указал на маленькое тельце, обернув к Никите старое морщинистое усталое лицо. — Шесть проникающих ранений грудной клетки спереди — слева и справа, думаю, повреждены легкие, вилочковая железа, сердечная сумка, сердце, аорта, легочная артерия, — перечислял он глухо. Бодров, проработавший судебным медиком и патологоанатомом Каменской больницы добрых сорок лет, славился среди оперов и следователей тем, что по внешнему виду ранений часто мог весьма точно предсказать их последствия. Первоначальные выводы его почти всегда подтверждались результатами вскрытия. — Три проникающих ранения грудной клетки сзади — слева и справа, думаю, повреждено легкое. Три проникающих ранения живота. Девять колото-резаных ранений мягких тканей поясничной области в районе левого плечевого сустава, правой кисти и в области гребня подвздошной кости справа. Восемь резаных ран в области левого бедра и тазового пояса.