Вендийское ожерелье
Шрифт:
— А что, недалеко есть другие острова? — полюбопытствовал варвар, прикидывая про себя, что это совсем неплохо: во всяком случае, если что, будет куда смыться.
— Один виден с того берега, — ответил, махнув рукой, колдун. — Мы туда плаваем на лодках.
— Там много людей?
— Много.
Конан поморщился, вспомнив, что у дикарей все равно толком не выведать, что такое много или что такое далеко…
— За день туда можно доплыть? — наконец сообразил он, как правильно задать вопрос.
— Меньше чем за полдня можно…
«Демон их разберет, как быстро ходят их лодки, — подумал киммериец. — Пожалуй, лиг пять-шесть до той земли.
Это несказанно обрадовало его, и Конан стал с интересом следить за беседой вождей, поглядывая на Нгунту, лицо которого, то бледнело, то краснело.
Вдруг один из вождей по внезапно наступившей тишине понял, что происходит нечто необычное. Он повернул голову и увидел варвара, стоявшего рядом с колдуном. Слова, которые он хотел произнести, застряли у него в глотке. Остальные, посмотрев на него, проследили за его взглядом, и на их лицах отразилось нечто похожее на ужас.
«Клянусь Белом, — подумал варвар, — не иначе как я нарушил какое-нибудь табу. Но что ж, попробую удивить их еще…»
Конан, не зная всех местных обычаев, все-таки почувствовал, что эти люди теряются, когда сталкиваются с чем-то необычным. Все должно иметь свой порядок, свою последовательность — к другому они просто не приучены… Киммериец резко повернулся и широкими шагами направился прямо к вождям. Воины, которые стояли между ними, в страхе расступились, даже не попытавшись задержать его.
Варвар подошел почти вплотную к Лусунге. Тот, широко раскрыв глаза, начал пятиться, а варвар ткнул пальцем в разрисованную грудь дикаря и грозно спросил:
— Ты кто такой?
Рот вождя открылся, глаза распахнулись еще шире и стали совсем круглыми. Конан даже забеспокоился, не случился ли с ним удар. Лусунга сделал еще два шага назад и непременно упал бы, не поддержи его один из воинов. С невероятной ловкостью кто-то из свиты подставил плетеное кресло, очень похожее на трон посланца богов, и Лусунга плюхнулся в него. То, что киммерийцу показалось креслом, на самом деле было неким подобием носилок. Четверо воинов схватили рукоятки и почти бегом удалились с поляны, над которой повисла мертвая тишина. Варвар, подбоченившись, победно оглядел столпившихся вождей, но на их лицах вместо одобрения он увидел смесь испуга и подобострастия. Один Нгунта выглядел веселым.
«Неужели я все-таки сделал что-то совсем уж невероятное или непоправимое? — подумал Конан, но тут же отмел сомнения. — Нет! Все правильно. Иначе так и буду у них чем-то вроде живого истукана. До тех пор, пока по обычаям этих дикарей не наступит время принести меня в жертву».
Празднества окончились, и потекли обычные будни. Для Конана это была беспрерывная цепь сладкого ничегонеделанья, которая состояла из сна, еды, питья и забав с женами. Утром, едва только рассвет золотил краешек неба, киммериец вместе с ними спускался к морю для утреннего купания, почти к тому самому месту, где очнулся на этом острове; Потом они возвращались к хижине, и расторопные юноши, обязанностью которых было выполнять прихоти посланца богов, подавали обильный завтрак. После этого варвар до самого обеда предавался плотским утехам, затем поглощал еще более сытную, чем утром, снедь и позволял себе сладкий послеобеденный сон. Проснувшись, он слушал рассказы своих жен о жизни и обычаях племени, не без удовольствия прихлебывая напиток, похожий на вино. Он многого не понимал в их обычаях и правилах, которых было бесконечное множество, да и старался не забивать
Прежде, когда случалось голодать и мерзнуть, мокнуть под дождем и изнывать под палящим солнцем в пустыне, варвар мечтал, что настанет такое время, кода он будет пребывать в тепле и сытости, в окружении красивых женщин, и никуда не надо будет бежать, не надо искать ночлег, а на добрую кружку вина всегда найдется монета…
«Клянусь Кромом, — мрачно подумал киммериец, когда давняя мечта воплощалась уже десять дней, — пожить так еще две-три луны, и я превращусь в откормленного хряка с заплывшими жиром мозгами… Прав Нинус. Сладостей надо есть столько, чтобы еще хотелось, а стоит перебрать, так непременно затошнит…»
Он сидел около своей хижины в тени пальмы, прислонившись к стволу и потягивая хмельной напиток из большого сосуда, выделанного из сушеной тыквы и оплетенного цветными полосками. Заходящее солнце уже скрылось за верхушками деревьев, но небо было светлым и спокойным, и даже ветерок, приятно обвевавший тело, стих, словно тоже готовился отойти ко сну, уступив место ласковому ночному собрату.
«Славно мы тогда пощипали с Нинусом богатеев, — вспоминал своего шадизарского приятеля киммериец, — хоть и не всегда все было гладко. Но не может ведь всегда везти. Наверное, боги распределяют все так, чтобы не было скучно… Как ожерелье из разных камней: один цвет, потом другой…
«Ожерелье! — вдруг вспыхнуло в его мозгу. — Бусы из зеленого камня! — Он попытался вспомнить, зачем ему это ожерелье, но мысли путались, а ухватить нужную не удавалось».
— Копыта Hepraла! — выругался он. — Вот уже и с памятью плохо! — По телу побежали мурашки. — Может быть, Нгунта говорил о нем? Пойду, спрошу, что ли… Все равно делать нечего».
Конан направился к хижине колдуна, стоявшей неподалеку. Пять воинов, что охраняли спокойствие посланца богов, последовали за киммерийцем.
«Демоны бы их забрали! Как пиявки присосались…» — с раздражением подумал варвар.
Все время десять воинов с копьями и в боевой раскраске не спускали глаз с Конана и его жилища. Никто не запрещал ему передвигаться по деревне, ходить в лес или к морю, но всегда половина его охранников следовала за ним, куда бы киммериец ни направлялся. Но самое странное, что никто не приходил к нему, не разговаривал, ни о чем не просил и ничего не требовал, этим дикарям было не до него. Встречаясь с ним на поляне, в лесу или в любом другом месте, жители почтительно кланялись и продолжали заниматься своими делами.
«Да, в самом деле, я для них что-то вроде живого истукана, — размышлял варвар, неспешно шагая к жилищу Нгунты. — Хорошо, что живого, а то вполне могли бы и чучело из меня сделать», — невесело усмехнулся он.
Единственным из обитателей деревни, кто хоть как-то проявлял к нему интерес, был колдун Нгунта. Киммериец чувствовал, что его появление здесь помогло местному магу серьезно укрепить влияние на соплеменников, как, впрочем, и вождю Мархейо, чьим копьем варвар доказал свою причастность к высшим силам. Конан с трудом разбирался в многочисленных и совершенно не понятных ему запретах, которыми была опутана жизнь туземцев. Например, ни одна женщина, кроме тех, что были предназначены варвару, не имела права приближаться к жилищам колдуна и Конана ближе, чем на пятьдесят шагов, а ни один мужчина не мог присутствовать при утреннем купании девушек.