Венец Государя
Шрифт:
Отдышавшись от хохота, мы пошли к «колодцу жертв». По пути к нему мы присоединились к шумной группе американских туристов, которых местный гид пугал легендами о Сеноте. История открытия «колодца жертв» в короткой интерпретации выглядела так: некто Томпсон в первой половине прошлого века, увлекшись историей майя, нашел в джунглях заброшенный город и озеро. Озеро на языке майя называлось «дзонот», то есть подземный горный водоем. Испанцы перефразировали слово в «Сенот».
Томпсон поверил местной легенде о жертвоприношениях, во время которых людей, обвешанных золотом и драгоценными камнями, бросали в священный колодец-Сенот, чтобы умилостивить
На мой взгляд, Сенот-колодец выглядел удручающе мрачно: глубокая чаша, наполненная грязной темно-зеленой водой и обрамленная обломками скал.
– В день, когда Томпсон решился нырять в «колодец жертв», – страшным шепотом вещал гид присмиревшим американцам, – темные дождевые облака низко нависли над заброшенным колодцем, как будто сам бог Чаак хотел скрыть или защитить его от назойливого внимания чужеземца.
– Какое мрачное место, – сморщился Вадим, глядя на застывшую густую массу темной воды. – И сюда нырял этот англичанин? Кошмар, я бы ни за что не полез.
– Томпсона предупредили, что он никогда не вернется со дна колодца, – замогильным голосом завывал гид. – Жертвами бога Чаака были молодые женщины, которым связывали руки и спихивали со скалы в темные воды колодца. Они были не простыми жертвами, а невестами бога дождя. Вот с этого камня их толкали вниз, – гид трепещущим пальцем указал на валун у самого края скалы.
Американцы послушно защелкали камерами. Этот гид получит хорошие чаевые, подумалось мне. Он знает, что среднестатистические американцы из сельских глубинок обожают «страшилки» и щедрой рукой вознаграждают рассказчиков.
– Души утонувших невест-девственниц по-прежнему живут на дне колодца, и ни за что не выпустят живого человека из «озера жертв», – возвысил голос гид. – Когда Томпсон подошел к озеру, кругом стояла мертвая тишина. Только темные воды лежали перед ним и мрачные облака грозили дождем. Но Томпсон решился нырять! Он надолго исчез в темной воде, и оставшиеся на берегу решили, что легенда права и утонувшие девственницы не выпустили Томпсона. А местные проводники предположили даже, что сам бог-змей проглотил его, – тут гид сделал театральную паузу. Американцы тихо, как дети, внимали. – Через долгие-долгие минуты Томпсон, наконец, вынырнул на поверхность колодца и рассказал удивительные истории о том, что видел на дне. Главное – он нашел золотые перстни и серьги! А еще через несколько лет из колодца извлекли 42 человеческих скелета. Позднее ученые пришли к заключению, что 21 череп принадлежал детям, а остальные – молоденьким девушкам.
Толстые американки негодующе переглянулись, явно осуждая древних женщин за неумение бороться за свои женские права, а гид радостно заулыбался и торжественно закончил:
– Вы знаете, что Эдвард Герберт Томпсон был не только талантливым археологом, который открыл миру Чичен-Итцу и священный колодец? Он еще был консулом США в Мексике!
Американцы весело загалдели и дружно навели камеры на улыбающегося гида.
Мы поспешно отошли от братающихся с гидом американцев, с трудом сдерживая хохот.
Успокоившись наконец, мы медленно пошли обратно, как вдруг Полонский остановился и серьезно сказал мне:
– Мне так надоели лекции о Кортесах, Монтесумах, испанцах, русских османах, пирамидах, дверях, колодцах и змеях. Я хочу…
– Ты же сам спрашиваешь, – обиделась я.
– Я хочу тебя.
Я
– Почему ты не веришь, когда я говорю, что люблю тебя?
– Ты не сказал «люблю», ты сказал «хочу».
– Хорошо – люблю. Но ведь все равно, не веришь – почему?
– Потому что, если это правда, тем больнее мне будет просыпаться, когда грезы – пуф! – и рассеются…
Я пылала пожаром, мое тело было согласно сразу и безоговорочно, но вот разум… Разум контролировал ситуацию, и Полонский чувствовал мое сопротивление.
Он не спешил. Он никогда не спешил и не настаивал, даже в юношеские нетерпеливые годы, потому что знал – я не смогу отказать ему. Никогда. Ни в чем.
Мы самозабвенно целовались в тишине и полумраке разрушенного храма до тех пор, пока мой разум не капитулировал.
Может, Вадиму передались гены его дедушки-аристократа, академика Полонского? Кто его научил быть страстным, но нежным? Сильным, но ласковым? Берущим, но и дающим в то же время?
Я не знаю, сколько времени мы занимались любовью. Пролетели столетия, прежде чем мы вынырнули из омута нежной страсти и смогли оторваться друг от друга. Безумный ритм сердца стал замедляться, и я открыла глаза. Дрожащей рукой откинула прядь волос с влажного лба. Разрушенный храм, ползучие растения на земле, лучик солнца на сырой стене – я вернулась из волшебного мира любовного безумства. Выбираясь за Полонским из древнего храма, невольно подумала о том, что летописи не сохранили никаких мифов и преданий о богах любви народа майя, только легенды о жестоких покровителях войн. Но я твердо знаю, что боги любви у них были, и никто не заставит меня думать по-другому. Им преклонялись, им молились и за них умирали на кострах инквизиции. На прекрасном полуострове, окруженном теплым синем морем, где так ярко светит жаркое солнце и цветут необычные растения, обязаны были жить боги любви…
Мы потихоньку выползли под лучи заходящего солнца.
– Есть хочу, – объявила я Полонскому.
– Сильно? Или потерпишь до Плайа-дель-Кармен?
Я подумала немного.
– Ты хочешь заезжать в Тулум по дороге?
– А смысл? – спросил Вадим. – Я все равно пока не понимаю, почему Майк решил, что венец спрятан на Козумеле. Почему не здесь?
– Чичен-Итца была куплена в шестидесятые годы Томпсоном, ну тем, кто полез в колодец, – напомнила я. – Тогда можно было покупать исторические руины в Юкатане и делать с ними все, что хочешь. Только в конце восьмидесятых годов ЮНЕСКО взяло под защиту все руины в Мексике. Если Томпсон здесь несколько лет рыл, что еще можно найти?
– Все равно странно. Почему остров? Как он может быть связан с прошлым?
– Я знаю не больше тебя, – разозлилась я. – А сейчас хочу есть! Давай найдем, где можно посидеть и отдохнуть. У меня до сих пор ноги трясутся после преодоления тысячи ступенек наверх и тысячи ступенек вниз.
– А я думал, ты ослабла после моих страстных объятий… – явно набиваясь на комплимент, зашептал Полонский, но я решительно отказалась укреплять его и без того высокую мужскую самооценку и поэтому сделала вид, что не расслышала этих слов.