Венец рабов

Вебер Дэвид Марк

–  Фу. Вкус как у…

–  Спирта. Разумеется. Из чего это по большей части и состоит. Тебе, Виктор, не нравится вообще никакая выпивка, если не считать производимый трущобными пивоварнями Нового Парижа так называемый эль, который ты лакаешь на пару с Кевином. Как ты собираешься быть знаменитым на всю галактику великим шпионом, не поднабравшись по дороге лоска?

Виктор сделал ещё один осторожный глоток.

–  Во-первых, выражение "знаменитый на всю галактику великий шпион" является оксюмороном. Великие шпионы не бывают знамениты. Во-вторых, я больше не шпион. Я теперь полицейский, помнишь?

–

 Виктор, через поколение-другое в Республике Хевен может и будет какая-то разница между "шпионом" и "полицейским". Однако сегодня же это то же самое, что настаивать на различии между наполовину полным и наполовину пустым стаканами.

–  Не вздумай только сказать это при президенте Причарт, - Виктор отодвинул зажатый в руке коктейль подальше, словно это было нечто ядовитое.
– Что бы это ни было, оно по-настоящему отвратительно. Могу я куда-то это деть, не выглядя глупо?

Последние два предложения прозвучали чуть громковато. К его удивлению, откуда-то слева-сзади ему ответили.

–  Конечно. Давайте сюда, - мгновением позже в поле его зрения появилась женская рука и ловко выдернула у него стакан. Рука была обнажённой, слегка веснушчатой и вполне элегантной, хоть и самую малость пухловатой.

Виктор повернулся и увидел улыбавшуюся ему молодую женщину. Лицо её было подстать руке: милым, слегка полноватым и курносым, зелёноглазым, медноволосым, розовокожим и покрытым весьма обаятельной россыпью веснушек.

Ещё одним ловким движением женщина осушила стакан.

–  Фу. Это то самое чёртово пойло, которое они состряпали как "специальный пунш" для праздне… э-э, в смысле торжественных мероприятий. Кажется, у них даже хватило духу назвать это "мемориальным мартини Штейна", отчего сам Штейн наверняка перевернулся бы в гробу, если бы тот у него был. Всё-таки от его тела кроме нескольких фрагментов так больше ничего и не нашли.

Против собственной воли Виктор понял, что не может сдержать профессиональный интерес.

–  Я слышал, что его убили при помощи бомбы. Но мне казалось, что взрыв был достаточно локализован.

Выражение, появившееся на лице женщины, нельзя было безоговорочно назвать ухмылкой. В изгибе её губ было слишком много естественного веселья, чтобы использовать это определение. Но оно было близким к истине.

–  Так было заявлено АР для публики. Не вполне уверена зачем. На их месте я бы раструбила тот факт, что убийца Штейна был достаточно бессердечен, чтобы заложить заряд, который не только разнёс Штейна на молекулы и развеял их по всему кварталу, но ещё и прикончил трёх его помощников, двух секретарей, и… - в этом месте все следы веселья испарились, - двух пятилетних детей, игравших на улице у офиса АР. Чистое везение, что все жители соседнего дома сумели выбраться из него живыми.

К тому моменту, как она закончила, интерес Виктора к этой женщине перешёл из категории "случайная непреднамеренная встреча" в категорию "максимальное профессиональное внимание". По незаметному стороннему глазу изменению осанки Джинни он мог заключить, что это было справедливо и для неё.

Джинни закинула пробный шар.

–  Навскидку могу предположить, что АР хотела удержать фокус события исключительно на Штейне. Есть разница - правда небольшая, но всё-таки

есть - между заказным убийством и неприцельным терактом. С точки зрения пиара первый вариант определённо предпочтительнее.

–  Да, верно, - произнесла женщина, - и да, на мой взгляд вы скорее всего правы, - она кивнула в сторону помоста.
– Я так понимаю, вас не больше моего впечатлило изображение скорби.

Улыбка её стала шире, глаза прищурились. Даже с учетом возбудившейся профессиональной осмотрительности Виктор обнаружил, что она начинает ему нравиться.

–  Кстати, меня зовут Наоми Имбеси. Уверена, вы уже догадались, что в нашей встрече было столько же случайности, как и в подстроенной жеребьёвке. Но мне всё-таки кажется, что для посторонних глаз я провернула это достаточно неплохо.

Ответная улыбка Джинни была столь же широка и столь же радостна.

–  По-моему проделано это было великолепно. И наряд у вас замечательный. Он - кстати, что это? какой-то вариант костюма для верховой езды?
– идеально подчёркивает вашу фигуру. Бюст так и просится в бронзу. Впрочем, как и бедра и ягодицы.

–  Я бы назвала это джодпурами и жилеткой, если бы не боялась помереть со смеху… и не думайте, что мне это не грозит, при моём-то телосложении да в таком наряде, - она с достаточно самодовольным видом окинула взглядом саму себя.

Виктор из последних сил постарался не последовать её примеру. У Наоми Имбеси был как раз тот тип пышной фигуры, который современным обществом официально критиковался за "излишний вес", притом, что заметная часть этого самого общества при виде такой фигуры исходила слюной.

Острый локоть Джинни вонзился ему в рёбра.

–  Деревенщина! После всех трудов этой бедной женщины ты не хочешь даже взглянуть? Вы должны простить его, Наоми. Он правда славный парень - честно - но утончённости в нём хватит только на черепаху. И никакого такта.

Джинни подняла стакан и сделала глоток. Потом оглянулась по сторонам.

–  Но кто я такая, чтобы это говорить. Раз уж речь зашла о такте, мне лучше приниматься за главную задачу сегодняшнего вечера.

Виктор должно быть слегка нахмурился, пытаясь поспеть за ходом мыслей Джинни. Завидев выражение его лица, она ласково улыбнулась.

–  Ужраться в стельку, болван. До коматозного состояния. Как ещё мы можем убрать в сторону мешающую любовницу, чтобы дело могло двигаться?

С той же улыбкой она повернулась к Наоми.

–  Это не займёт много времени. Я крайне плохо переношу алкоголь.

И мгновение спустя она уже двигалась прямо к ближайшей роботележке.

Когда Виктор снова взглянул на Наоми, то увидел, что она изучает его. Правда, продолжая улыбаться, но теперь у неё во взгляде была скорее расчётливость, чем веселье.

Впрочем, что бы там она ни разглядела, это укрепило её в намерениях, так что веселье достаточно быстро вернулось.

–  Не бойся, Виктор. Это не больно.

Наконец поняв, он слегка покраснел и подавил желание сказать вслух: "Мне, знаешь ли, случалось подвергаться соблазнению раньше". На мгновение ему отчаянно захотелось осушить кружку эля трущобных пивоварен Нового Парижа. "Ну, ладно, один раз, когда мне было шестнадцать, и одна из подруг моей сестры… а, неважно".