Венец
Шрифт:
– Мы в Хамаре. а это вот – Маргрет, жена Фартейна-башмачника; поздоровайся с ней, будь умницей, – ты ведь спала, когда мы прибыли. А теперь Маргрет поможет тебе одеться!
– Разве уже утро? – сказала Кристин. – А я думала, что ты тоже сейчас ляжешь! Ах, нет, лучше ты одень меня! – попросила она, но Лавранс довольно строю сказал ей, что .лучше бы она поблагодарила Маргрет за то, что она хочет помочь ей.
– И посмотри-ка, что она принесла тебе в подарок! Это была пара красных башмачков с шелковыми завязками. Женщина улыбнулась, видя радостное личико Кристин, и надела на нее сорочку и чулки, не спуская ее с кровати, чтобы ей не пришлось вставать босиком на глиняный пол.
– Что это такое говорит, – спросила Кристин, – как колокол в церкви, но только будто там много-много
– Да это и есть наши колокола, – Засмеялась Маргрет. – Разве ты не слышала о большом соборе в нашем городе? Вот туда ты и пойдешь сейчас. Это ударили в большой колокол. А потом еще звонят в монастыре и в церкви Святого креста!
Маргрет намазала толстым слоем масла хлеб девочке, намешала меду в молоко – так будет сытнее, ведь есть как следует уже некогда.
На улице было еще темно, и за ночь подморозило. Холодный, пронизывающий туман колол лицо. Следы людей, скота и лошадиных подков на земле затвердели, словно вылитые из чугуна, так что Кристин в новых тонких башмачках ушибала о них ноги; один раз она провалилась сквозь лед, попав в сточную канаву посреди улицы, и ноги у нее промокли и озябли. Тогда Лавранс посадил ее к себе на спину и понес.
Девочка напрягала зрение в темноте, но не могла хорошенько разглядеть город – она различала только черные коньки домов и очертания деревьев в сером воздухе. Наконец они вышли на лужок, белевший от инея, и на другом конце лужка Кристин разглядела сероватое здание, большое как гора. Вокруг него стояли большие каменные дома, и в некоторых местах в маленьких отдушинах в стенах светились огоньки. Колокола, замолчавшие было на время, начали снова звонить, и теперь звук этот был так силен, что по спине Кристин при каждом ударе словно пробегала струя холодной воды,
Когда они вошли в преддверие храма, то Кристин показалось, что она входит в гору – навстречу им пахнуло холодом и тьмою. Они прошли в дверь, и на них повеяло застарелым, холодным запахом курений и восковых свечей. Кристин очутилась в темном и страшно высоком помещении. В темноте она не могла разглядеть конца-края ни над собой, ни по сторонам, но далеко впереди на алтаре горели свечи. Там стоял священник, и отзвук его голоса странно разносился по всему помещению, как легкое дыхание или шепот. Отец окропил крестообразно самого себя и ребенка святой водой, и они пошли вперед; хотя Лавранс и ступал осторожно, но его шпоры громко звенели по каменному полу. Девочка прошла со своими спутниками мимо великанских столбов; казалось, что между столбами заглядываешь в черные, как уголь, пещеры.
Пройдя вперед, к алтарю, отец преклонил колена, и Кристин тоже стала на колени рядом с ним. Она начала понемногу различать предметы в темноте – на алтарях между столбами блестели золото и серебро, а на том, что перед ними, горели 'л сияли свечи в золоченых подсвечниках; ярко сверкали и священные сосуды и большая великолепная картина за алтарем. И снова Кристин невольно подумала о подземном царстве внутри горы – она представляла себе, что там все должно быть точно таким же, – такое же великолепие, но только, пожалуй, еще больше света. И лицо горной девы встало перед нею, но тут она подняла взор и увидела на стене над картиной самого Христа, большого и строгого, высоко вознесенного на кресте. И ей стало страшно – он выглядел не таким кротким и скорбным, как дома. в их собственной уютной бревенчатой, осмоленной церкви, где он тяжело висел на раскинутых руках, с пробеленными ладонями и ступнями и с поникшей, обрызганной кровью головой в терновом венце. Здесь же он стоял на деревянной приступке, с распростертыми, будто окоченевшими, руками и поднятой кверху головой; волосы его отливали золотом под золотой короной, а лицо было надменно и сурово.
Тогда она попробовала следить за словами священника, который то читал, то пел, но он выговаривал слова очень неясно и торопливо. Дома она привыкла разбирать каждое слово службы, потому что у отца Эйрика был очень ясный выговор; а кроме того, он научил ее, что значат по-норвежски святые слова [14] , чтобы ей легче было сосредоточить все свое внимание на Боге, когда
Но здесь она не могла сосредоточиться; каждую минуту она замечала в темноте что-нибудь новое. Высоко вверху в стене были окна, начинавшие уже светлеть от занимавшегося дня. А недалеко от того места, где они с отцом стояли на коленях, возвышалось удивительное сооружение из бревен, напоминавшее виселицу, а за ним лежали светлые каменные глыбы и стояли корыта и разные инструменты, – и вот Кристин услышала шаги людей, расхаживавших там и неслышно возившихся над чем-то. Но тут взор ее снова упал на строгого Господа Христа перед ней на стене, и она попыталась не отвлекаться больше от богослужения. Из-за ледяного холода от каменного пола ее ноги застыли до самых бедер и заныли коленки. Наконец она до того устала, что все начало кружиться перед ее глазами.
14
Имеются в виду латинские слова католического богослужения.
И вот отец поднялся с колен; служба окончилась. Священник подошел к ним и поздоровался с отцом. Пока они разговаривали, Кристин уселась на ступеньку, увидев, что мальчик, певший в хоре, сделал то же самое. Мальчик зевнул, и она тоже невольно зевнула. Заметив, что девочка смотрит на него, певчий уперся языком в щеку и скосил выкаченные глаза в ее сторону. Потом вытащил из-под одежды кошель и выложил все его содержимое на камни – там были рыболовные крючки, кусочки свинца, ремешки и пара игральных костей. И все время строил ей рожи. Кристин это весьма удивило.
Но вот священник с отцом взглянули на детей. Священник засмеялся и сказал мальчику, чтобы тот шел к себе в школу;
Лавранс же нахмурился и взял Кристин за руку.
В церкви стало теперь уже светлее, Кристин сонно повисла на руке у отца, пока тот ходил со священником под бревенчатым сооружением и беседовал о строительных работах епископа Ингьялда.
Они медленно прошли через всю церковь и вышли наконец в преддверие храма. Каменная лестница вела оттуда в западную башню. Кристин устало плелась вверх по ступенькам. Священник открыл дверь в красивую исповедальню, но тут отец сказал Кристин, чтобы та посидела на лестнице и подождала его здесь, пока он будет исповедоваться; а потом она тоже может войти и приложиться к ковчежцу святого Томаса.
В это время из исповедальни вышел монах в пепельно-бурой рясе. Он остановился на мгновение, улыбнулся ребенку и вытащил из стенной ниши несколько мешков и дерюжек, которые были запиханы туда. Он разостлал их на площадке лестницы.
– Садись-ка сюда, тогда ты не так озябнешь, – сказал он и начал спускаться по лестнице, ступая босыми ногами.
Кристин спала, когда господин Мартейн, – так звали священника, – вышел из двери и тронул девочку за плечо. Снизу, из церкви, доносилось дивное пение, а в исповедальне горели свечи на алтаре. Священник знаком показал Кристин, чтобы она стала на колени рядом с отцом, и снял с алтаря стоявший там золотой ковчежец. Он шепнул Кристин, что в нем находится кусок окровавленной одежды святого Томаса из Кантерборга [15] , и указал ей на изображение святого, чтобы Кристин приложилась к его стопам.
15
Имеется в виду Томас Бекет из Кентербери (1118-1170), английский политический и церковный деятель.
Когда они спустились вниз, из церкви неслись потоки дивных звуков. Господин Мартейн сказал, что это упражняется органист, а мальчики-школяры поют, но им некогда было слушать, так как отец был голоден – он постился до исповеди. Нужно было пройти в странноприимный дом каноников и там поесть.
Утреннее солнце золотило крутые берега на той стороне большого озера Мьёсен, и увядшая листва деревьев казалась золотой пылью среди темно-синего хвойного бора. По озеру шли волны, на их пенистых гребнях плясали барашки. Дул холодный и свежий ветер, и пестрые осенние листья осыпались с деревьев на покрытую инеем покатую землю.