Венецианец Марко Поло
Шрифт:
Людей, совершивших преступления меньшие, особенно же духовных лиц, сажали в деревянные клетки, подвешенные к вершине кампанилы святого Марка, и оставляли на осмеяние толпы, давая им лишь хлеб да воду. Сидели в таких клетках больше года. За преступления совсем незначительные виновнику вешали на шею доску, на которой были перечислены его проступки.
Запруженные толпами шумные улицы, разнузданность нравов, жестокость и бесчеловечность, грязь и разврат, странным образом уживающиеся рядом с красотой и великолепием, — вот силы, в горниле которых выплавлялся характер и ум мальчика Марко в те долгие годы, когда его отец, мессер Никколо, и дядя, мессер Маффео, находились то в Константинополе, то в Бухаре, ехали по пустыням и степям Центральной Азии и жили при великом хане Хубилае в его столице Ханбалыке, за много тысяч миль от Венеции.
Но не все было черно и безобразно в Венеции XIII века. Как и ныне,
Из праздников Марко и его сверстники больше всего любили «Ла Сенса» — великий день Вознесения господня, город тогда сверкал всеми цветами радуги, и все, кто только мог, выходили посмотреть ежегодное обручение Венеции с морем. Это был самый важный, самый торжественный, самый красочный праздник из всех праздников в году Происхождение этого праздника восходит к 1000 году, когда дож Пьетро Орсеоло II завоевал Далмацию. После триумфального возвращения Орсеоло из похода было решено, что каждый год в день Вознесения — день отплытия Орсеоло в Далмацию — дож, духовенство и народ должны принимать участие в благословении Адриатики.
Первоначально церемония была проста. Духовенство в праздничных ризах садилось на задрапированную малиновой тканью барку, везя с собой для обряда очищения воду, соль и оливковую ветвь. На пути к Лидо к барке духовенства присоединялась парадная барка дожа. Затем, плывя к Лидо, участники процессии пели литании и псалом «Exaudi nos Domme» [41] . Епископ возносил торжественную молитву богу, прося об умиротворении сердец и забвении грехов. Свою молитву он заключал следующими словами, произносимыми по-латыни: «Мы просим тебя, боже, даровать нам это море, просим ниспослать всем, кто плавает по нему, мир и спокойствие». Благословив воду и пропев седьмой стих пятьдесят первого псалма: «Окропи меня иссопом, и буду чист», — прелат обрызгивал дожа и его свиту освященной водой, остаток которой выплескивал в море. После этого в церкви Сан-Ник-коло служили торжественную мессу и дож возвращался домой.
41
«Услышь нас, Господи»
С течением времени праздник приобрел гораздо более пышный и торжественный характер, он был ознаменован новой церемонией — sposalizio, или обручением. По случаю своего вшита в Венецию папа Александр III в 1177 году преподнес дожу Циани перстень, сказав при этом: «Прими его как залог владычества над морем, которое ты и твои наследники получают навечно». С тех пор «Ла Сенса» стал наиболее торжественным из всех венецианских праздников.
Дож со свитой выходил в самом пышном, торжественном одеянии и садился на свою барку; гребли на барке юноши из знатных семей. Барка дожа, за которой следовали тысячи лодок и гондол, направлялась к Лидо. Там ее встречал епископ Кастелло, преподносивший дожу очищенные каштаны, красное вино и букет роз в серебряной вазе. Епископ, после обычной молитвы, благословлял уже приготовленный золотой перстень. Дож, поднявшись со своего места, бросал перстень в Адриатику, произнося торжественную фразу: «Desponsamus te, mare, in signum veri perpetuique dominii Serenissimae Republicae Venetae» [«Мы обручаемся с тобой, о море, в знак истинного и вечного владычества светлейшей республики Венеции»]. Служили мессу, после мессы дож устраивал большой прием и давал торжественный обед. На площади святого Марка возникала оживленная ярмарка, вырастали балаганы — пиры и веселье, купля и продажа, обжорство и выпивки беспрепятственно длились восемь дней. Праздник стал большой ежегодной венецианской ярмаркой, где можно было что угодно и продать и купить. На ярмарку стекался народ из всех соседних городов и селений: во всей Европе нельзя было найти другого такого места, где скоплялось столько товаров из стран Востока и Запада. Чтобы привлечь в город побольше публики, всем, кто в эти праздничные дни посещал церковь, выдавались индульгенции.
Ярче всего запечатлелось в сознании юного Поло торжество по поводу вступления Лоренцо Тьеполо в должность дожа в 1268 году. Празднество это своими глазами видел Мартино да Канале, в «Венецианской хронике» он оставил
Начиная свой рассказ об этом торжественном дне, Канале пишет, что дож прежде всего пригласил к себе и обнял всех, с кем он раньше не ладил, и они стали его друзьями. Затем наступил черед и торжественным церемониям, первая из которых имела место на воде.
Капитан галерного флота мессер Пьеро Микеле парадным строем провел свои корабли под окнами дворца дожа, пропев хвалу монсиньору дожу в таких словах: «Христос завоёвывает, Христос царствует, Христос правит; благодарение нашему синьору Лоренцо Тьеполо, благодарение богу, тебе, о прославленный дож Венеции, Далмации и Кроации… спасение, честь, жизнь и победа, и помоги тебе святой Марк!»
Матросы все до одного тоже возглашали хвалу дожу, и галеры проплыли по каналам города.
Потом подошли суда с жителями близлежащих островов; особенно выделялись люди из Мурано — на их барках были живые петухи, на мачтах развевались огромные флаги.
Наконец открылось торжественное шествие ремесленников — они шли мимо дожа и догарессы по цехам, парами, все разнаряженные, каждый цех был одет по-особому. В голове каждого цеха шагали мастера-старшины. Первыми шли увенчанные цветами кузнецы, они несли знамена, трубы и иные музыкальные инструменты. Приблизившись к дворцу, приветствовали дожа, желая ему долгой жизни, победы и удачи. За кузнецами двигались меховщики, разодетые в горностаевые и другие дорогие меха; шли они тоже попарно и тоже возглашали приветствия. Потом, с песнями и музыкой, появились прядильщики и десять капитанов парусных судов — их белая одежда была украшена багряными звездами, впереди их шли музыканты. С трубами, серебряными чашами, с кувшинами вина, с венками из листьев оливы на головах и с ветвями оливы в руках выступала многочисленная процессия ткачей: тут были мастера-хлопчатобумажники, мастера по шерстяным тканям, мастера-одеяльщики. На них были белые плащи, расшитые цветами лилии, на голове венки из позолоченного бисера. Перед ткачами шли музыканты и знаменосцы, а также маленькие девочки и мальчики: дети шагали парами и пели. Повсюду раздавались возгласы: «Viva il nostro signore Lorenzo Tiepolo, nostro doge». [42]
42
«Да здравствует наш господин Лоренцо Тьеполо, наш дож».
Теперь я расскажу вам о мастерах-златоткачах; знайте, что они были одеты в пышные златотканные одежды, а их ученики частью были тоже в златотканном платье, частью — в пурпурном и тафтяном, а на голове у них были венки из жемчуга с золотыми обручами.
Процессии, казалось, не будет конца. За цехом ткачей шли цехи сапожников, торговцев шелком и бархатом, торговцев продовольствием и сыром, все в пурпурном и лиловом платье; торговцы птицей и рыбой — их одежда была оторочена мехом; за ними, в венках из жемчуга — старшины менял, и тут же ехали два всадника, одетых, как странствующие рыцари, а с ними четыре женщины в диковинных платьях — две шли пешком, две восседали на лошадях. За менялами появились цирюльники, за цирюльниками стеклодувы. Одежда на стеклодувах была алая, отделанная мехом, на голове — венки из жемчуга с золотым обручем, в руках фляги, бокалы и иные их чудесные произведения. Впереди стеклодувов шли музыканты. Стеклодувов сменили мастера по гребням и фонарям, последние несли фонари, в которых сидело множество всякого рода птиц. «Чтобы доставить удовольствие монсиньору дожу, они открыли фонари, и все птицы вылетели и разлетелись туда и сюда, куда какая птица хотела». Затем подошли пышно одетые золотых дел мастера «в венках и ожерельях из золота, серебра, жемчуга, самоцветов, сапфиров, изумрудов, алмазов, топазов, гиацинтов, аметистов, рубинов, яшмы и карбункулов великой цены».
Так процессия шла мимо дожа и догарессы с музыкой и кликами в честь новоизбранного главы Венеции. «Я вынужден умолчать об остальных ремесленниках, — заканчивает свой рассказ Канале. — Знайте, что монсиньор дож был введен в свою должность… в понедельник, и до воскресенья венецианцы были только тем и заняты, что ходили поглядеть на своего Синьора и Госпожу тем порядком, какой я описывал».
Нет сомнения, что впоследствии, лежа под звездами где-нибудь в пустынях Средней Азии, у мерцающего костра, в обществе одетых в вонючие овчины монголов, вслушиваясь в их бесконечные рассказы о набегах, о любви, внимая жалобным звукам татарских дудок, Марко Поло нередко вспоминал это пышное празднество венецианцев.