Венецианский аспид
Шрифт:
– Я вовсе не… – Антонио снял обвислую шелковую шляпу и теперь обмахивался ею – весь лоб у него вдруг вспотел.
– А помимо ебли мартышек что?
– О безголовом сенаторе – ни звука, – отвечал негоциант.
– Уплатите ему, – велел Яго.
– Я вовсе не… – начал Антонио.
– Двадцать дукатов? – Яго вскинул торговцу пряностями исшрамленной бровью.
Тот пожал плечами, словно бы давая понять, что в какой-нибудь другой земле, где у него не голодают дети, где его не пилит жена, двадцати дукатов, вероятно, и хватило бы, чтоб
– Или я тебя убью, – произнес Яго, уронив руку на кинжал.
– Нигде и никогда еще не было цены идеальнее двадцати дукатов, – сказал торговец.
– Уплатите ему. – Яго не спускал руки с кинжала, а взгляда – с торговца пряностями, пока Антонио рылся в кошеле и выуживал оттуда монеты.
– И если хоть слово о том, что здесь происходило, сорвется с твоих уст, право на жизнь ты потеряешь. Семья твоя – тоже.
– Почем я знаю, а вдруг вы меня все равно убьете? – спросил торговец.
– Потому что Антонио дал тебе двадцать дукатов, – ответил Яго. – А Антонио человек честный.
– Я он, – подтвердил Антонио. Он отсчитал монеты в ладонь негоцианта. – Честный человек, которого совершенно не интересуют обезьянки.
Яго приобнял Антонио и повел в другой угол рынка.
– Убить все равно, возможно, потребуется.
– Если вы его намерены убить, я б лучше сберег свои двадцать дукатов.
– Двадцать дукатов – ваш штраф за то, что вы такой дерьмовый заговорщик. Глупо было встречаться на Риальто.
– Откуда мне было знать, что вы заговорите об убийстве? Почему это я всегда платить должен?
– Деньги – ваш амулет, Антонио. А он нам может понадобиться в изобилии – покупать ту власть, что мы утратили вместе с Брабанцио. Нам нужен другой сенатор в Малом совете.
– Если б я распоряжался таким богатством, чтобы покупать сенаторов, мне бы для поддержки состояния не требовалась война. А наши замыслы не поддерживает никто из оставшихся пяти членов совета. Их всех язвит наш разгром генуэзцами. Боюсь, дело у нас не выгорит.
– Выгорит, если удержим за собой место Брабанцио.
– Быть может, еще год назад мы б выдвинули своего кандидата на голосование, раздали бы взятки, но стоило дожу объявить о наследовании мест в сенате, как у нас не осталось ни единого шанса. Место Брабанцио отойдет его старшему сыну, а раз сына у него нет, то мужу старшей… ох ё-ё. – Антонио вынырнул из-под руки солдата и попятился от него.
– Оно отойдет мавру, – сказал Яго. – Место Брабанцио в сенате унаследует Отелло.
Антонио огляделся, надеясь, что друзья его появятся волшебным манером из толпы и спасут его от гнева Яго, который чувствовался в закаменевшем хмуром челе солдата.
– Если желаете, можете сходить убить торговца пряностями, хоть сейчас. Я-то не очень про убийства, но из меня получится превосходный свидетель.
Яго воздел палец, и Антонио умолк.
– Если не подойдет муж первой дочери,
– Порцию?
– Вестимо, она нас знает. Она нам доверяет и поступит, как мы велим.
– Но она же не замужем, а Отелло и Дездемона сейчас вообще на Корсике. Дож наверняка их призовет.
– Отозвать своего генерала с поля боя? Это мы посмотрим. Но весть отправят с надежным офицером. Сумеете найти для Порции пристойного ухажера, чтобы стал нашим сенатором?
– Знаю я одного – упоминал вам этого молодого человека, прозваньем Бассанио, он будет в самый раз. И так уже на Порцию глаз положил. Хорош собой и послушен. А кроме того – мне должен.
– Хорошо, вот и уладьте. А я займусь Дездемоной и мавром. Все, я к дожу, затем устрою себе командировку на Корсику.
– Но откуда вам известно, что дож пошлет вас?
– Я разве не говорил вам, Антонио? Жена моя служит камеристкой у Дездемоны.
– Нет. Это вы ее туда пристроили?
– Когда мавр предпочел мне своим заместителем Микеле Кассио, мне пришлось не спускать с них дружеского взора.
– Прекрасно спланировано, Яго. А что вы будете делать на Корсике?
– Не спрашивайте, добрый мой купец, если и дальше желаете оставаться добрым и честным человеком.
– О, желаю, желаю.
– Стало быть, тогда я в сенат, с вестями, – сказал солдат.
– Постойте, Яго.
– Ну?
– Если мой амулет – деньги, которых у вас нет, если Брабанцио предлагал власть, которой у вас тоже нет, что же вы вложите в наше предприятие, дабы оправдать треть прибылей?
– Волю, – ответил Яго.
– Ну давай, чего медлишь, говносмрадный ты карбункул! Тебя что, весь день ждать?
Если начинаешь орать на что-то в темноте, это значит, что ты, по сути, уже махнул на себя рукой, нет? Тем самым ты более-менее говоришь: «Ну что ж, я знаю, что окончательный пиздец мне настал шестью разными способами, и страшно мне до помутнения в башке, но я желаю со всем покончить как можно быстрее и безболезненней».
Однако штуковина из воды не откусила мне голову, руки у меня задрожали – и держаться дальше я больше не смог. Я испустил громогласный вопль, расслабил руки и повис на цепях, как рухнувшая марионетка, едва не вывернув себе плечи в суставах и не содрав кожу на запястьях, когда оковы мои натянулись.
Я продолжал орать, пока голос не сел окончательно, и на последнем дыханье из меня исторгался лишь какой-то животный скулеж, заполнявший собой мою келью, тьму, все углы моего воображения. Вся жизнь стянулась в миг перед укусом, ударом, ужалом неведомой твари.
Но нет.
Я висел на цепях, а вода вокруг успокаивалась, и легкие мои сочились тихим воем – то из них истекала надежда. Сейчас я умру.
Капли воды падали на карниз у моей руки и отзывали эхом, словно медленные далекие аплодисменты – то Харон у руля рукоплескал жалким стараньям своего следующего пассажира на тот свет.