Венера Челлини
Шрифт:
Главное, рассчитать все правильно, не допустить оплошности. Чтобы какая-нибудь неучтенная случайность не сорвала его планы. Или Ева неожиданный фокус не выкинула.
Олег очень уставал: у него начал болеть желудок, появились сильные головные боли. Ему приходилось вести двойную жизнь – на службе, у Матвеева, и даже дома, с женой. Крайнее напряжение сил сказывалось на его организме. Он стал нервным, раздражительным, срывался на подчиненных. Ему снились кошмары: девушка с перерезанным горлом, в луже дымящейся крови; отец с дикими, бешеными глазами, весь в крови; кровь на зеленой траве, на белом ситцевом платье, на гимнастерке, везде… Однажды он зашел на кухню, где Ева резала мясо для жаркого, и едва успел добежать до унитаза. Его долго и мучительно рвало, пустой желудок
Олег никогда не был доволен своей жизнью, а теперь она стала просто невыносимой. Однажды ночью он поймал себя на том, что ему хочется задушить Еву. Он не мог отделаться от собственных представлений – Ева в объятиях Матвеева, раздетая, целующаяся, с распущенными шелковистыми волосами… со словами любви на бесстыжих губах… Проклятие! Так он сойдет с ума! Надо быстрее кончать эту комедию масок!
Рязанцеву как-то не приходило в голову, что он сам свел Еву с Матвеевым, что больше всех это было нужно ему самому для осуществления собственных неясных планов. Ева была красива; он видел, какие чувства вызывает она у других мужчин – у его сослуживцев, которые приходили в гости, у случайных знакомых и даже у первых встречных. К счастью, она была настолько наивна и чистосердечна, что не замечала этого. Олег недоумевал: такое сочетание в женщине – чувственный интерес, вызываемый ею, и полное ее неведение относительно всего этого – заставляло его думать, что Ева искусно притворяется и скрывает свое истинное лицо, темперамент и желания. В постели она была холодновата и нетребовательна, он даже не знал, получает она удовлетворение от их близости или нет. Ни разу за всю их совместную жизнь он не видел, чтобы Ева желала близости или страдала от ее отсутствия. Во всяком случае, она умела этого не показывать.
Как он собирался использовать связь Матвеева со своей женой, Рязанцев не представлял себе в деталях: действовать придется, исходя из обстоятельств. Как они сложатся? Бог знает! В любом случае, тесно общаясь в интимной обстановке, люди ослабляют контроль, становятся беспечными, и вероятность допустить оплошность или выболтать что-то возрастает. Да и сам факт любовных отношений можно было использовать для давления – как на Еву, так и на Матвеева.
Само убийство Олег обдумал тщательно, учитывая все, что только могло возникнуть, в том числе и разные случайности, которые, как известно, и подводят как любителей, дилетантов, так и профессионалов. Он установил, что посетители Матвеева никогда не являются в мамонтовский дом без предварительной договоренности и что у Дениса Аркадьевича разработана своя собственная сложная система устраивать эти встречи так, чтобы никто ни с кем, упаси бог, не столкнулся. Олегу с большим трудом удалось найти закономерности в этом процессе. Он не стал торопиться и долго проверял, не ошибается ли он, не принимает ли предполагаемое за действительное. Только убедившись, что он все понял правильно, Рязанцев решил действовать. Смерть Матвеева он приурочит к времени посещения Громова, чтобы на того пало подозрение. Единственное, что ему не было ясно до конца, – как поступить с собаками. Матвеев позволял собакам свободно бегать по двору, а гостей своих в дом провожал лично. Исключение составляли только женщины, и то далеко не все – перед их приходом Денис Аркадьевич иногда закрывал Адольфа и Тимура в вольере.
Олег же собирался свалить убийство на Громова, а Игорь Анатольевич, без сомнения, был мужского пола. Значит, собаки будут на свободе. Этот момент стоило обдумать дополнительно.
Долгая подготовка и тщательная разработка плана никогда не дают полной гарантии. Так случилось, что убийство произошло не в то время и не в соответствии с намерениями Олега. Вмешался «его величество рок» и… внес свои поправки. Самое ужасное, что Рязанцев не смог узнать, где тайник. Дневники либо исчезли, либо до сих пор не были обнаружены. И то и другое Олега не устраивало.
К тому же Ева стала вести себя как-то странно. Рязанцев внимательно наблюдал за ней, но ничего существенного выяснить не смог. У него было много работы, и следить за каждым шагом жены не представлялось возможным. Смерть
Начало лета в Москве выдалось ранним и теплым. После свежих грозовых ливней тут же выходило яркое, горячее солнце. В воздухе стоял запах дождевой воды, сбитой дождем листвы и акации. Мокрые тротуары были усыпаны ее цветами.
Смирнов ехал на встречу с Евой со смешанным чувством умиления и восторга. Она разбудила его своим звонком, и это было прекрасно, как и все вокруг – умытый ливнем город; большие лужи, в которых отражались деревья; сильный и влажный запах акации; летающий в прозрачном воздухе тополиный пух; шум трамваев; девушки в легких, светлых нарядах, похожие на больших тропических бабочек… Во дворах расцветал жасмин. Славка въехал под арку старого московского дома и остановился у большого куста, осыпанного бутонами и полураспустившимися цветками. Опустив стекло, он сорвал мокрую душистую ветку и поднес к лицу. От сладкой свежести закружилась голова; перед его глазами возникла Ева: заплаканная, смущенная, поправляющая рассыпавшиеся светлые волосы… Он тряхнул головой, отгоняя волнующее видение.
– А вот и я! – сказала Ева, появляясь, как всегда, неожиданно.
Она почти не спала ночью, ее лицо осунулось, на весь ее милый, нежный облик как будто легла серая тень.
– Я так рад вас видеть, – сказал Всеслав, улыбаясь и подавая ей ветку жасмина. – Судя по всему, вы провели ночь, полную раздумий.
Ева кивнула. Ее голубое платье удивительно шло к ней, к ее бледной коже, печальным светлым глазам.
– Я ухожу от Олега, – сказала она. И это прозвучало просто и буднично, как что-то давным-давно решенное. – Даже если Дениса убил не он… Ничего из прошлого уже не имеет значения – ни то, что я узнала о его отце, ни то, что он использовал меня… Наша жизнь была пустой и поверхностной, неестественной, как грим на лице актера. Спектакль окончен, зрители устали, а актеры разошлись по своим уборным, чтобы умыться, переодеться и выйти из темного душного театра на свежий воздух, полный шума и ощущения настоящей жизни, а не притворства. Знаете, как называлась эта дурная пьеса, к тому же и бездарно сыгранная?
Славка покачал головой. Он взял руку Евы и поднес к губам, но она так увлеклась своим рассказом, что не заметила этого.
– «Идеальная семья!» – ответила она сама на свой вопрос, невесело улыбаясь каким-то внутренним мыслям. – Именно так! Не попадайтесь на эту удочку, Всеслав! Наживка заманчива, но это всего лишь угощение, скрывающее острый крючок, за который вас подцепят и выдернут из вашего тихого и привычного мира… чтобы потом поджарить и съесть.
Смирнов не стал ей возражать: он знал, что это пройдет. Грусть, разочарование и боль – все проходит… И только любовь и радость пребудут с нами всегда!
– Мне кажется, что я люблю вас, Ева, – все-таки сказал он, понимая, что выбрал не самое подходящее время для подобного признания.
А, какая разница? Он хотел сказать ей это – и сказал! Славка привык исполнять свои желания, а не откладывать их надолго.
Ева посмотрела на него, не понимая, о чем речь. Он что, шутит? Еще один претендент на роль героя-любовника?! О нет! Она поборола возникшее желание немедленно выскочить из машины, бежать прочь, не разбирая дороги, – лишь бы подальше от всей этой чуждой ей мужской реальности, от их странных, непонятных порывов, за которыми бог весть что скрывается…
– Вы можете не обращать на это никакого внимания, – сказал Смирнов, улавливая ее состояние, как может почувствовать его только очень близкий, родной человек. – Это и не нужно. Я просто хочу, чтобы вы дали мне шанс! Сейчас вам нужна помощь, поддержка кого-то, кому вы сможете довериться. Это необходимо. Я не подведу вас! И вы сами убедитесь в этом. Понимаю, как звучат мои слова после всего, что произошло с вами…
– Хорошо! – перебила его Ева. – Я рискну… Тем более что и терять мне теперь уже совсем нечего.