Венера Прайм
Шрифт:
Ясно, что долго длиться такой заговор молчания не мог. Но даже при хороших отношениях двум людям нелегко решить по-дружески, кто из них совершит самоубийство. Еще труднее это, когда люди в ссоре и не разговаривают друг с другом.
Грант намерен был действовать честно. А потому оставалось одно: выждать, пока Мак-Нил протрезвеет, чтобы откровенно поговорить с ним, конечно предстоящий разговор нужно хорошенько обдумать. Лучше всего ему всегда думалось на своем рабочем месте, поэтому он отправился в рубку и пристегнулся ремнями к креслу пилота. Некоторое время он задумчиво глядел в пространство. Затем решил, что лучше всего объясниться
Даже через три часа трудов ему все еще не нравилось написанное. Некоторые вещи так дьявольски трудно изложить на бумаге. Все же он кое-как дописал письмо и спрятал в сейф. Денек-другой дело еще могло потерпеть.
9
Лишь немногие на Земле и Венере догадывались о все возрастающем напряжении на борту «Стар Куин», грозящем достичь запредельных значений. Газеты и радио наперебой строили самые фантастические планы спасения. Миллионы людей, кажется, только об этом и говорили. Но лишь слабое эхо этого шума доносилось до тех двоих, чья судьба так взволновала населенные миры.
Венера имела возможность в любое время беседовать со «Стар Куин», но сказать-то было по сути нечего. Не станешь ведь говорить пустые слова утешения людям, приговоренным к смерти, даже если дата ее известна лишь приблизительно.
Итак, Венера ежедневно проводила только обычные короткие сеансы радиосвязи и блокировала неистощимый поток бессмысленных предложений хлынувших с Земли.
Попытки же некоторых частных радиокомпаний напрямую связаться с кораблем были тщетны: ни Гранту, ни Мак-Нилу не приходило в голову настраиваться на какую-то другую волну, кроме той, что тянулась к мучительно близкой Венере.
Когда Мак-Нил выбрался из своей каюты, произошла встреча, при которой оба они чувствовали себя неловко, но затем отношения вроде бы наладились и, хотя атмосфера на корабле была далека от сердечной, внешне жизнь потекла почти по-прежнему.
10
Грант целыми часами сидел в своем кресле, производя навигационные расчеты или сочиняя бесконечные письма жене. При желании он мог бы поговорить с ней, но мысль о миллионах чужих ушей останавливала его. Межпланетным переговорам вообще-то полагалось быть приватными — но верилось в это с трудом.
Через пару дней, заверил себя Грант, он передаст свое письмо Мак-Нилу, и они смогут решить, что делать дальше. Такая задержка также даст Мак-Нилу шанс самому поднять эту тему. То, что у него самого могли быть другие причины для задержки, сознание Гранта все еще отказывалось признавать.
Он часто задавался вопросом, как Мак-Нил проводит свое время. У инженера была большая библиотека электронных книг, он много читал, и круг его интересов был необычен. Грант знал, что его любимая книга — «Юрген» [4] , и, возможно, даже сейчас он пытался забыть о своей судьбе, потерявшись в ее странной магии. Другие книги Мак-Нила были еще менее респектабельны.
4
Вполне возможно, что речь идет о книге «Юрген. Комедия правосудия» — вышедший в 1919 году в Нью-Йорке роман американского писателя Джеймса Кейбелла в жанре
Мак-Нил с его широчайшим кругом интересов вообще был слишком тонкой и сложной натурой, недоступной пониманию Гранта. Инженер любил жизнь и жаждал наслаждений, тем более что месяцами был отрезан от них. Но он отнюдь не был тем моральным слабаком, каким его считал лишенный воображения и несколько пуританский Грант.
Действительно, вначале Мак-Нил совершенно пал духом, а его выходка с вином заслуживала, по стандартам Гранта, самого строгого осуждения. Но Мак-Нил не был сломлен — он перенес нервный срыв и выздоровел.
Таковы были основные отличия между ним и твердым, но хрупким и весьма прямолинейным Грантом.
Хотя по молчаливому согласию ежедневные обязанности каждый из них выполнял как обычно, на натянутость в отношениях Гранта и Мак-Нила это не повлияло. Оба всячески избегали друг друга и сходились только за столом. При этих встречах они держались с преувеличенной любезностью, усиленно стараясь вести себя как всегда, что ни одному из них не удавалось.
Грант надеялся, что Мак-Нил сам заговорит о необходимости кому-то из них двоих принести себя в жертву. И то, что инженер упорно не желал начать этот трудный разговор, еще больше усиливало неприязнь и презрение Гранта.
В довершение всех бед Грант страдал теперь ночными кошмарами и почти не спал.
Кошмар был постоянно один и тот же. Когда-то, еще мальчишкой, Грант, захваченный какой-нибудь интересной книгой, часто продолжал чтение в постели. Делать это приходилось, конечно, украдкой, и он, накрывшись с головой, светил себе карманным фонариком. Каждые десять минут в этом уютном гнездышке становилось нечем дышать, и мгновения, когда он высовывался, чтобы наглотаться свежего, прохладного воздуха, доставляли ему особое удовольствие.
Теперь, через тридцать лет, он расплачивался за эти невинные детские шалости. Ему снилось, что он не может выпутаться из простыней и мучительно задыхается от недостатка воздуха.
Письмо Мак-Нилу он все еще не отдал. Вообще такая манера тянуть была совершенно ему несвойственна, но он сумел убедить себя, что в данном случае она единственно правильная. Он ведь предоставлял Мак-Нилу возможность искупить прежнее недостойное поведение мужественным поступком. И ни разу ему не пришло в голову, что Мак-Нил может ждать подобного проявления мужества от него самого.
Когда до последнего, буквально крайнего срока оставалось лишь пять дней, Грант впервые начал подумывать об убийстве. Он сидел после ужина, с раздражением слушая, как Мак-Нил гремит на камбузе посудой.
Кому в целом свете, спросил себя Грант, нужен этот инженер? Он холост, смерть его никого не осиротит, никто по нему не заплачет. У Гранта же жена и трое детей, которых он умеренно любит, хотя по непонятным причинам они отвечают ему лишь обязательной почтительностью. Непредубежденный судья без труда выбрал бы из двоих наиболее достойного. Имей Мак-Нил хоть каплю порядочности, он сделал бы это и сам. А поскольку он явно не намерен ничего такого делать, он не заслуживает, чтобы с ним считались. — В подсознании Гранта это рассуждение обосновалось уже несколько дней, но лишь теперь оно назойливо ворвалось в его сознание, и он, отдадим ему справедливость, тут же с ужасом его отбросил.