Венера Прайм
Шрифт:
Но когда Спарта спросила его, почему они пытались убить ее, Блейк мог только предположить, что она узнала больше, чем предполагалось. — Я думаю, ты поняла, что «Спарта» была больше, чем утверждали твои отец и мать.
— Мои родители были психологами, учеными, — возразила она.
— Всегда были темная сторона и светлая сторона, добро и зло.
С тех пор как Блейк вернулся на Землю, а Спарта, получив в последний момент перед отлетом неожиданный приказ, осталась на космической станции, прошло четыре месяца.
Блейк принял решение проникнуть на «темную сторону», для этого нужно было найти способ внедриться в организацию
2
Центр Парижа. Синий летний вечер. Довольно-таки людная для этого времени улица Бонапарта.
За скошенным зеркальным стеклом окна в медной раме теплый свет ласкает пожелтевшие фрагменты папируса. Египетский свиток, развернутый на коричневом бархате, сильно испорчен, с рваными краями, но текст, написанный черными и винно-красными чернилами, течет по нему с каллиграфической грацией. Его границы расписаны миниатюрными изображениями музыкантов и обнаженных танцовщиц.
На приколотой к бархату карточке от руки написано, что свиток представляет собой вариант песни арфиста времен XIII династии: «Жизнь коротка, о прекрасная Нефер. Не сопротивляйтесь, давай воспользуемся этим мимолетным часом…». Папирус не представляет собой музейную редкость, но все же достаточно редкий, чтобы оправдать ту высокую цену, которую запросил торговец.
Человек, который так пристально разглядывает папирус сквозь стекло, не похож ни на туриста, ни на голодного студента. Впалые щеки, подбородок покрыт темным пушком, черные сальные волосы — короткая косичка свисает с его грязной шеи сзади, остатки костюма из дорогой ткани, тощая талия — бродяга, явно знававший лучшие дни. Владелец магазина, несколько раз недовольно посмотрев на оборванца, решил, что с него довольно. Этот тип в течение последних трех вечеров часами торчал у витрины, отпугивая своим видом потенциальных покупателей. — Хорошо одетые мужчины и женщины ускоряли шаг, проходя мимо открытой двери магазина. Терпение у хозяина кончилось, сколько можно? И он накинулся с руганью на бродягу:
— Пошел прочь отсюда. Нечего тебе здесь порядочным людям глаза мозолить. Убирайся!
— Это что, ваш тротуар, мой дорогой? — Бродяга демонстративно огляделся.
— Ты хочешь на нем поваляться? Будишь разговаривать, могу тебе это устроить. Лучше убирайся по-хорошему!
— Да пошел ты в задницу. — Бродяга вновь спокойно изучал папирус.
Мясистое лицо хозяина покраснело, кулаки сжались. Он не сомневался, что мог бы сбить парня с ног одним ударом, но насмешка на лице бродяги заставила его остановиться. Зачем рисковать судебным процессом? Через пять минут флики утащат этого типа в приют. Резко повернувшись, зайдя в свою лавку и закрыв за собой дверь, он приложил руку к комлинку в ухе.
Бродяга наблюдал за его действиями и ухмылялся. Затем бросил быстрый взгляд своих темных глаз в сторону женщины и длинноволосого, крепкого парня в черном пиджаке. Они находились недалеко, на другой стороне улицы и вот уже второй вечер, как он заметил, вели за ним наблюдение.
В
— Не бойся. Все хорошо. Мы можем тебе помочь. — Это была высокого роста женщина, с круглым загорелым лицом, с высокими славянскими скулами и серыми миндалевидными глазами под тонкими бровями. Белокурые волосы, прямые и распущенные, ниспадали до пояса ее белого хлопкового платья. Она была мускулистой, длинноногой, красота ее была красотой хищника.
— Я не нуждаюсь ни в чьей…
— Они уже почти здесь. — Она кивнула головой в сторону откуда доносились гудки приближающейся полицейской машины. — Мы можем помочь тебе, или предпочитаешь отправиться в полицию?
— Помочь? И чем же?
— Всем. Еда, кров над головой, товарищи, ну и так далее. Ты не должен нас бояться. — Ее голос был низким, убеждающим. Она вновь коснулась его рукава, сжала грязную ткань бесцветными пальцами, мягко потянула. — Не позволяй им забрать тебя, цени свободу.
— Ну, и куда идти? — Он принял решение.
— Давай за мной. — Вступил в разговор длинноволосый и развернувшись пошел вперед по улице. Женщина, удивительно крепко обхватив локоть бродяги, повела его следом.
Когда полицейский фургон остановился перед магазином и его окружили любопытные зеваки беглецы уже исчезли, нырнув во двор.
Черная эмалированная дверь. Медная табличка на ней — «Офис редакции. Издательство Леке».
Парень толкнул дверь, и они быстро вошли внутрь. — Узкий холл вымощенный серым мрамором, справа высокие, двойные, плотно закрытые двери. На одной из них маленькая медная пластина с выгравированной надписью: «Общество Афанасий». Слева винтовая лестница огибала шахту лифта, который стоял открытым.
Они зашли внутрь, закрыли решетку и молчали, пока лифт, вид которого выдавал его двухсотлетний возраст, поднимался, — его электрические контакты скрипом своим напоминали воркование голубей.
— И куда это мы? — раздраженно спросил бродяга.
— Сейчас тебя зарегистрируют, а потом дадут что-нибудь поесть.
— Лучше чего-нибудь выпить.
— Это не возбраняется, но сначала, все-таки, накормят.
На верхнем этаже парень в черной куртке отодвинул решетку и, высадив спутников, отправился на лифте вниз, очевидно его функция была на этом закончена. Женщина повела своего подопечного к открытой двери в конце коридора.
Они вошли в кабинет, уставленный книжными полками. Высокие окна выходили на балкон — башня Сен-Жермен-де-Пре [47] в обрамлении кружевных занавесок.
— А вот и наш ученый. — Загорелый, элегантный, в белой трикотажной рубашке мужчина, по виду не старше пятидесяти, удобно устроился за столом. — И как же его зовут?
— Боюсь, у нас не было времени познакомиться.
— Вы называете меня ученым? — Бродяга выглядел ошарашенным.
— Ты ведь изучаешь египетские древности, не так ли? Как мне сказал мой друг господин Бовине, ты несколько вечеров с увлечением рассматривал их в витрине его магазина.
47
Аббатство Сен-Жермен-де-Пре. Париж.