Венхра. Книга первая. О плохих людях и странных обстоятельствах
Шрифт:
Пролог
– Хоть бы солнце здесь какое-нибудь примастерил. Там, в небе. Можно не в самом центре, а у горизонта где-нибудь, – шутливо сказал Бенедикт.
Он давно освоился в этой обстановке и даже решил, что может давать идеи по изменению здешних мест в сторону большей комфортности. Это поле в выцветших тонах ему уже давно надоело.
– Мне это не интересно, – проскрипело существо.
– Да, мне тебя не понять! Ведь столько у тебя возможностей продолжить жизнь интереснее, а ты тут стоишь сотню лет, ловишь дурачков…
– Таких, как ты…
– Таких, как я, – согласился Бенедикт.
У него было непривычно
– Ты прав. Но то, что вы называете авантюрой, мне не нравится. А лучше рассмотреть то, что происходит за пределами моего мира, у меня не получается. Но, рано или поздно, что-то делать придётся.
– Ты подумаешь над этим? – поинтересовался мужчина.
Он уже начал ругать себя за то, что навёл хозяина его жизни на эти мысли. Ведь ему самому придётся сделать очень многое, чтобы осуществить любую идею этого совершенно не милого создания.
– Я сделаю это, возможно, очень скоро. Насколько позволит изменчивое время. Здесь мне всё хуже и хуже.
Настроение Бенедикта окончательно испортилось. Вообще, с настроением у него всегда было не стабильно. Он не хотел кардинальных перемен. Тем более предыдущая и единственная пока попытка вызволить застрявшее в безвременье человекоподобное существо, закончилась крайне неудачно. Хорошо, что он тогда в этом не участвовал – возраст не позволял, и авторитета на тот момент у него никакого не было. Но теперь, чем чёрт не шутит. Он иногда, но всё-таки, шутит.
Глава 1
Длинный, узкий коридор. Обшарпанные стены с отваливающейся грязно-синей краской. Несколько дверей квартир. Закопченный потолок с узорами паутин. На одном конце коридора массивная железная дверь, на другом – окно. Над окном тускло горит лампочка, являясь единственным источником света. Ещё несколько лампочек, так же свисающих с потолка, давно перегорели, но никто не пытался их заменить. Вся надежда была на одну единственную лампочку, которая продолжала исправно исполнять свои функции. Никто не задумывался о том, что будет, когда она потухнет.
За окном поздняя осень едва заметно роняла в сумерках остатки рыжих листьев с деревьев в грязь. Тишина.
У окна стоял человек. Голубоглазый блондин с правильными, но не запоминающимися чертами лица. Очень худой, бледный, с выпирающими скулами и тёмными кругами под глазами. И погасшим взглядом. В своей застывшей неподвижности он легко вписывался в окружающую мрачность и безмолвие. Зажатая меж двух пальцев сигарета медленно тлела. Он стряхнул пепел в железную банку, стоящую на подоконнике именно для этих нужд. В который раз в своей жизни он смотрел сквозь грязное стекло окна и не видел там абсолютно ничего. Как и не видел в планах своего будущего, но это его уже давно не тревожило. Ему было немного холодно, но он знал, что дальше будет ещё холоднее – его день только начался, и впереди предстоял долгий путь. Самым главным для него сейчас было лишь то, что ему не грустно. Не одиноко, не тошно от самого себя и всей той обречённости, поселившейся в его душе давно и, вероятно, навсегда. Ему даже не плохо. Неплохо. Очень даже.
Его взгляд сегодня цеплялся за множество деталей, и ему нравилось замечать всяческие нюансы этого мира – вязкий заоконный сумрак, перед которым на границе застывшего мира всё те же вездесущие паутины, мёртвые
Одной затяжкой он докурил уже почти истлевшую сигарету, закурил вторую. И мысли вновь начали потоком кружить в его недавно проснувшемся разуме, и, помимо наблюдений за окружающей обстановкой, он чётко начал ловить смысл своего состояния «здесь и сейчас», и возвращаться в свою реальность. В реальность, когда и пауки, и мухи так же останутся между стёклами окна, а ему снова придётся уйти. Внутри себя он говорил с собой, и ему это было очень интересно.
– Человек состоит из одиночества, – вёл он привычную беседу в мире своего одурманенного разума. – Ведь значительно чаще человек говорит сам с собой в своих внутренних диалогах. Больше, чем с кем-либо другим. Сам себя спрашивает, сам себе и отвечает. Наверное, это правильно – держать ответ за всё в первую очередь перед самим же собой. Своей же совестью…
Он тяжело вздохнул.
– Сколько же всего было передумано, перепланировано. Мечты и реальность. Хуже, когда мечтать совершенно не о чем. Когда все цели остались в юности, а в душе поселилась старость. Это как заочно, раньше времени, уйти на пенсию. Остаёшься один со своими мыслями, которые понятны только тебе. Мысли о будущем, прошлом, и, конечно, настоящем. Никуда не деться от этого настоящего. И не мысли скорее, а так, фиксация в уме всего того, что ты видишь. На подоконнике банка из под консервов с окурками. Чьи-то спички. Кто-то из соседей оставил. Кто-то из них так же стоял здесь и курил, думал о чём-то своём. Такие же были у него мысли? Кто знает?
Он курил медленно. Его настроение начинало становиться хуже. Он будто вплывал в знакомую до боли жизнь.
– Холодно. Всё так же холодно… так для чего же живёт человек? Чтобы найти своё счастье, то бишь, свою зону комфорта? Там, где тепло? – начав бубнить вслух, он посмеялся. Совсем тихо. – Глупость какая-то. Жизнь дана, а инструкция к ней – нет. Каждый сам для себя что-нибудь да придумает. Кто благодетельность религиозную, кто уютный семейный быт, кто во что горазд. Это всё только потому, что ради себя жить не интересно. Наверное.
Он достал устаревший, но ещё исправно работающий кнопочный телефон «Нокия», посмотрел на время. Без десяти пять. Тщательно затушив сигарету, он направился к выходу.
– Но каждый так же боится опоздать что-то не успеть. Пожить, по нормальному, например.
Преимущество одиночества и разговоров с самим собой в том, что никто не заткнёт твой поток мыслесложений, и не укажет, что твоя дешёвая философия всего лишь твой собственный бред, который ты сам себе выдумал, и в который непоколебимо веришь…
В такие моменты, этот жалкий парень пытался возомнить себя героем какого-нибудь арт-хаусного гениального фильма. Но жизнь… этот чёртов арт-хаус…. Жизнь не так художественно симпатична и слажена, как то, что пытаются показать «продвинутые» в своей восприимчивости режиссёры. Лишь отравленный мозг на какое-то время рисует стильные картины времяпрепровождения в одиночестве. Это очень помогает не слиться с общей серостью воедино. А суть остаётся прежней.
До вокзала он дошёл уже в менее философском состоянии, с привычной пустотой в мыслях. Сел на зелёную электричку с деревянными сидениями. Доехал, ёжась от холода, в полудрёме, до своей станции. Почти два часа пути. Парень надеялся, что он успеет приехать ещё до того, как дед проснётся – чем дольше он проспит, тем лучше. Не хотелось ему слушать лишний раз его ворчание.