Веник алых роз
Шрифт:
— И все это пахнет большими деньгами, которые кто-то вложил в Нинель, — сказал Руслан.
— Кто-то — это Климентий, — предположила Мариша. — Тем более что и он появился у Нинель примерно в то же время.
— Но где они познакомились? Не у сестры же в деревне? — пожал плечами Руслан. — Наверное, Нинель обманывала своего простака мужа. Сказала ему, что едет навестить сестру, а сама смылась с любовником на курорт.
— И так его там очаровала, что по приезде он был уже готов вложить в ее раскрутку огромные деньги, — закончила Мариша и скептически фыркнула.
Что-то в этой истории с внезапно
Но обычно словоохотливая женщина словно воды в рот набрала.
— Ничего не знаю, — твердила она словно попугай. — Сестра со мной своими делами не делилась. Знаю, что был у нее этот банкир. Что любил мою сестру без памяти. Карьеру ей сделал, квартиру эту подарил, вообще всегда поддерживал.
А когда Мариша попыталась настаивать, женщина на нее разозлилась.
— Чего тебе, больше всех надо? — закричала Нюрка. — Завидно тебе, что банкир этот в Нинку влюбился? Чего ты все у меня о нем выспрашиваешь?
К этому времени к Нюрке уже присоединились двое их родственников. Это были муж с женой с совсем простецкими лицами. Оба они уже успели выпить за помин души родственницы и теперь дружно выступили в ее защиту. Так что Марише пришлось спешно ретироваться, от души хлопнув дверью. Оставаться дольше в этой квартире Марише не хотелось. И она пошла прощаться к Нюре. Но, дойдя до плотно прикрытых дверей кухни, внезапно замерла на месте, услышав заданный приехавшей родственницей Нинель вопрос:
— А что, верно, Нюрка, что Нинель-то с этим своим банкиром у вас в деревне познакомилась?
— С чего ты взяла? — угрюмо спросила Нюрка.
— Танька твоя сболтнула, — пояснила тетка. — Что он там делал-то?
— Тебе тоже больше всех надо? — зло поинтересовалась у нее сестра Нинель. — И с чего вы такую чушь взяли?
— Так говорю же, дочка твоя рассказала.
— Слушай ты ее больше! Будто бы не знаешь, она у меня никогда особым умом не отличалась. А как в возраст вошла, книжек дурацких про любовь начиталась, вечно ей всюду тайны какие-то мерещатся. Если бы не успевала по хозяйству поворачиваться, так точно бы ее уже двадцать раз за ее фантазии глупые прибила. Ты меня знаешь, у меня не больно-то забалуешь. Люблю, чтобы и дом, и хозяйство в порядке были.
— Верно, в этом ты у нас, Нюрка, молодец, — подтвердил женский голос. — Ты всегда умела в жизни поворачиваться. Только вот в толк не возьму, с чего это Нинка тебе свою квартиру отписала? Вы с ней и не ладили никогда.
— Мы? Да ты что придумала, тетя Маша? — возмутилась Нюрка. — Мы же с Нинкой — родные сестры.
— Так-то оно так, — согласилась женщина. — Только вы с ней еще в детстве вечно дрались. В волосья друг другу вцепитесь и орете на все село, пока вас отец обеих ремнем не охладит.
— То в детстве было, — возразила Нюра. — А с возрастом мы обе поумнели и поняли, что в этой жизни нужно друг за дружку крепко держаться, коли пропасть не хочешь.
— Это
— Что ты, тетя Маша, такие все глупости вспоминаешь, — вроде бы шутливо отозвалась Нюра, но по ее голосу было слышно, что тема ей здорово неприятна и она бы с радостью свернула разговор. — Это когда было? Мы уж с Нинкой с тех пор сто раз помирились.
— А чего же ты тогда возле ее Петра все увивалась? Нужен он был тебе? Нет, не нужен, просто сестре хотелось отомстить!
— Так она с ним развелась!
— Точно, только я точно помню, что это почти сразу же после похорон вашего отца случилось. Ты там тоже все возле Петра крутилась. Ну и докрутилась! Он в город от тебя удрал. А Нинка еще осталась, матери помочь. И не стыдно тебе было? На похоронах собственного отца такое отчудить? Вроде другого случая подождать не могла. И точно, Нинка после того раза с мужем-то своим и развелась. И то сказать, одно дело с женихом на свадьбе поцеловаться, а другое — с мужем сестру застать, когда еще и тело отца опустить в могилу не успели.
— Тебе-то что? — крикнула Нюрка, явно уже готовая взорваться. — Тоже мне столп нравственности. Знаю я, чего вы приперлись! И чего меня тут хаете, тоже знаю!
— А то, что наглая ты всегда была, Нюрка, — воинственно ответила ее родственница. — Никогда ты мне не нравилась. И в детстве редкой нахалкой была и такой же теперь осталась. Вечно все под себя загрести хочешь.
— Нинка будто бы лучше была! — буркнула Нюра.
— Верно, вы с ней одного поля ягодки, — ответила женщина. — Поэтому и не любили друг дружку никогда. И я не понимаю, с чего это ей тебе квартиру оставлять!
— А тебе и не надо ничего понимать! Оставила, и все тут. Завещание, как положено, оформлено. И твоему сыночку, обалдую, тут, тетя Маша, ничего не обломится. Да я костьми лягу, а не дам ему ни копейки из накопленного Ниной.
— Не дело ты говоришь, Нюра, — услышав, что, помимо квартиры, имеются еще и кое-какие накопления, вступил в разговор муж приехавшей родственницы. — Мы ведь все родня. И наследство должны как положено поделить. Квартиру, так и быть, себе можешь оставить. А деньгами или вещами поделиться следует. Обычай нарушать нельзя. На память о покойнике всегда что-то из его вещей раздают.
— Да пошли вы на х…! — заорала на них окончательно вышедшая из себя Нюрка. — Ничего я вам не дам. Попрошайки! Или вон, коли так приспичило, кастрюльку возьмите, на которой эмаль с краю отколота. Небось в вашем хозяйстве все сгодится. Вместо ночного горшка используйте. И о Нинке память вам будет.
— Ты охолонись! — посуровел мужской голос. — Марья верно говорит, не дело все под себя одну грести!
— Вы с Нинкой никогда близки не были! — закричала Нюра. — А теперь на ее наследство рты раскрыли? Знаю я вас! Вы у моей матери на память об отце телевизор цветной выклянчили. Будто бы у вас своего не было! Зачем вам два телевизора-то? Вы же все одно его никогда почти не смотрите, электричество бережете. Все жадность ваша дурацкая. Небось как поставили его в угол, так до сих пор и стоит.