Венок для мертвой Офелии
Шрифт:
Дома его не оказалось. Дверь была заперта.
Я спустилась по тропинке, туда, где началась вся эта история.
К берегу реки. Там я его и нашла. Он сидел почти рядом с тем местом, где мы нашли Аську. Смотрел вдаль. Я подошла и села рядом с ним.
– Театр закрыли, – сказала я. Просто чтобы что-то сказать.
– Знаю, – кивнул он. – Кстати,
– В чем?
– Я действительно – одиночка и не готов к серьезным отношениям. Поэтому, наверное, мне было все равно, на ком жениться. Хоть и на Веронике.
– Веронику тоже жаль, – не удержалась я от колкости. – В конце концов, она горячая, конечно, девушка, но за что же ей такое счастье-то?
– Нет, ты меня совсем не поняла, – не оценил он моего подкола. – Просто я – одиночка. И ты тоже.
– Да, – сказала я уже серьезно. – Я точно волчица-одиночка. Мне нужна полная свобода. И я же не смогу жить без своей привычки совать нос в чужие дела.
– Кстати, непонятно: зачем тебе это?
– Сама не знаю, – пожала я плечами. – Просто так получается. Иногда мне кажется, что это – мой рок. Вон, Мельников уверяет, что если в поселке или городе до этого было все спокойно, то стоит мне появиться там, как сразу начинают происходить преступления, убийства, ограбления и прочее, прочее, прочее… Может быть, за мной ходят полчища бесов?
– Или ты их чувствуешь – там, где их не видят другие, – усмехнулся он. – А они активизируются, поняв, что ты их раскусила.
– Жалко театр, – с долей лицемерия вздохнула я. Отчасти чтобы сменить тему. Говорить о бесах в темноте, на месте, где недавно было совершено убийство, мне не хотелось.
– Хорошо, что его закрыли, – усмехнулся он. – Я уже давно думал открыть новый. Нормальный театр-студию. Просто не было на это средств, я все вложил в эту авантюру…
– Я знаю, что ты всерьез думал, что они там будут играть Шекспира, – сказала я. – Это была твоя детская мечта.
– Да, – сказал он. – Знаешь, меня в детстве как-то мама взяла на спектакль… И там все было таким красивым, возвышенным. И слова… И лица актеров… А я был мелкий, совсем деревенский мальчишка… У меня это отпечаталось в памяти. А потом еще тетка приучила меня любить
– У тебя будет театр, – проговорила я. – И там будут играть Шекспира. И читать Китса. Все будет, Сережа.
– Только тебя не будет.
– Нет, – сказала я. – И, может быть, когда-нибудь ты скажешь спасибо, что меня рядом не будет.
Я встала. Пора было прощаться. Навсегда.
Он это тоже понял. Встал и взял меня за руки. Я видела, что ему очень хочется меня обнять. Не отпускать. Но мы же волки-одиночки? Значит, мы и должны оставаться одиночками.
Он бережно, нежно прикоснулся к моим губам своими. Это был даже не поцелуй. Просто – прощание.
Навсегда.
Я ехала домой, покончив наконец-то с отпуском и с делами. По телефону новые клиенты объясняли мне, что надо срочно выяснить, какая сволота крадет у них данные и спускает их налево… Я терпеть не могла дел такого рода. Но эти придурки, экономящие на службе безопасности, собирались заплатить мне столько, сколько, наверное, за год выплатили бы означенной службе. Я записывала на диктофон то, что мне взволнованно, визгливым голосом диктовала бухгалтерша (или аудитор), и думала о своем.
Радио в моей машине было выключено. Закончив разговор, я повернула вертьер.
Послушная Офелия плыла на восток,Чудесный плен, гранитный восторг,Лимонная тропинка в апельсиновый лес,Невидимый лифт на запредельный этаж.Не знаю, что это была за станция, на которой крутили Летова. Выключать песню мне не хотелось. Я улыбнулась, подпела Летову и, решив, что смотреть назад и возвращаться – плохая примета, выключила радио.
Лучше я подумаю об аудиторше и о том, как мне вычислить преступный элемент, укравший у этой дурацкой фирмы сведения об их настоящих доходах.
Дай бог этому мошеннику здоровья и немножко радостей, пока я буду его выслеживать. А еще лучше – пусть он успеет уехать отсюда подальше. Чтобы я его никогда не нашла!