Вентум. Фантастическая история

Иден Дженис

Земля была в основном мерзлая, но местами проваливалась под весом коричневых ботинок. Идти было трудно, каждый шаг давался труднее предыдущего. Кайл чувствовала себя отвратно. Раздражение перекрывало все остальные чувства. И усталость, и волнение, и растерянность, все вырывалось наружу ругательствами, тихо пробормоченными под нос.

По одну сторону от дороги раскинулось пшеничное поле (озимый сорт пшеницы к концу зимы выглядел пожухлым и незрело-зеленым), по другую – лес, вернее, его жалкая пародия, искусственно выращенные плантации из ровных рядов хвойных деревьев. А вдали, на самом краю утеса, виднелась небольшая ферма. Пыльная,

старая, убогая… Как она могла провести здесь все свое детство и юность, Кайл не знала. Теперь это никак не укладывалось в ее голове. Эти Богом забытые края девушка когда-то сгоряча поклялась оставить навсегда. Да и что скрывать, даже сейчас, спустя целых десять лет, она все еще страстно, всем сердцем ненавидела это место. И если бы не это чертово письмо, то, наверное, никогда бы сюда и не возвратилась.

Кайл досадовала на собственную неуверенность. Не таким человеком она была. Никогда не терпела неточности, уклончивости, неопределенности и сама была ответственной и решительной. В этот раз все вышло неожиданно, вразрез с ее планами, буквально выбило из колеи. Но, несмотря на все свое недовольство, девушка знала, что поступить иначе, просто проигнорировав известие о болезни и, возможно, скорой кончине отца, она бы не смогла.

Пока она все еще думала обо всей этой ситуации, путь на вершину утеса был преодолен. Все сомнения и страхи забились в груди с новой силой. Бесчисленные «а вдруг…» заполонили разум. Ноги не слушались, отказывались идти. Но Кайл, укорив себя за слабость, глубоко вздохнула и направилась к дворику.

Отца она заметила не сразу. Он стоял неподвижно около крыльца старой, полуразвалившейся хижины и смотрел прямо перед собой. Будто вовсе не замечал дочери, которая замедлилась в нерешительности возле приоткрытой калитки. Некоторое время она так и стояла, внимательно разглядывая старика и не понимая, ее отец ли это или же кто-то другой. Но, подойдя чуть ближе, все же узнала.

С годами отец как будто стал еще ниже ростом и больше ссутулился. Время не пощадило его, искривив лицо морщинами и щедро осыпав болячками. Заметно посветлевшие брови нависли прямо над глазами, чуть ли не полностью скрывая их. Прежними остались лишь клетчатая вылинявшая рубашка, высокие грязно-зеленые фермерские сапоги и большая круглая шляпа. Он носил эти вещи еще при ней.

Старик обратил внимание на дочь только тогда, когда Кайл почти вплотную подошла к нему. Она с опаской и тревогой поглядывала на него, ожидая, что он вот-вот прогонит ее. Но выражение его лица ничуть не поменялось, и вряд ли можно было по набрякшим векам и высохшим губам догадаться, о чем он подумал в тот миг. Секунды проходили в утомительном молчании, пока наконец с уст девушки не сорвалось пропитанное отчаянием и болью, глухое, почти неразличимое

"Привет, отец".

***

Первые дни на ферме тянулись невыносимо долго. Так показалось Кайл. В этой душной лачуге отец с дочерью жили одни, и не было ни единой живой души в радиусе двух миль. В сарайчиках не осталось ни коров, ни лошадей, ни кур – после того, как старик Финлей попал в больницу, Битэн забрал скот на свою ферму, чтобы присматривать. Но до сих пор не пригнал обратно. Скорее всего, просто не видел в этом смысла, ведь старик выглядел совсем плохо и вряд ли был в состоянии ухаживать за животными.

Прием был холодным и чуть ли не официальным. Они почти не разговаривали. И дело было не только в том, что после стольких лет разлуки они

не могли подобрать нужные слова. Просто даже самый непроницательный человек в мире, попав сюда, заметил бы явный укор, висевший в воздухе постоянно. Этот безмолвный упрек исходил сразу от обеих сторон, и любой разговор грозил закончиться перепалкой. Впрочем, возможностей поговорить предоставлялось крайне мало, ведь отец большую часть времени спал в дальней комнатушке или же делал вид, что спит. В прежние времена он бодро вставал, как только начинали тускнеть звезды на небосводе, и Кайл никогда не удавалось проснуться раньше него. Теперь же, украдкой глядя на спящего старика, слыша его тяжелое дыхание и кашель даже через стенку, девушка временами чувствовала где-то на подсознательном уровне слабое беспокойство. Но это лишь заставляло ее больше злиться и на отца, и на саму себя. Болезнь мешала показывать свое настоящее отношение к нему, стыдило за ненависть, зреющую и разрастающуюся в груди.

За долгие годы они так и не смогли понять друг друга. Впрочем, даже не пытались. Письма дочери – пустые, наполненные клишированными фразами и поддельным интересом – отправлялись в первое время после разлуки просто из приличия. Чтобы не чувствовать себя виноватой. Хотя отсутствие ответных посланий и полное игнорирование со стороны отца только снимали с плеч Кайл бремя вины и будто перекладывали на него самого. Ведь это значило, что старик сам не желает с ней общаться, сам ставит барьер. Так убеждала себя девушка. А гневные высказывания против Финлея, которыми ежедневно снабжала ее тетушка Лорейн, убеждали в правоте Кайл. Не она была повинна за разрыв кровных уз.

Череда унылых дней сопровождалась такой же унылой погодой. Земля впитала растаявший снег. Но температура выше пяти градусов не поднималась. Тучи затянули небо тугой пеленой, и было непонятно, пришли ли они с дождем или сулили новую метель. В один из таких пасмурных дней Кайл поняла, что не может здесь больше находиться. Она мучилась бессонницей по ночам, не слыша привычного шума города. Ничего не ела, аппетит напрочь пропал. Только временами заваривала себе чай. В каждом темном углу за сетями пыльных паутин ей мерещились тараканы и пауки. После стерильно чистого домика в Англии здесь ее постоянно передергивало от отвращения. Внутри будто стремительно развивалась клаустрофобия, вызываемая нахождением в четырех стенах этого грязного, низкого домишка. Затхлый, спертый запах вперемешку с табачным дымом начал душить ее. Девушка чуть было не ускользнула из дома, пока отец спал и не видел ее. Но вовремя одумалась и решила повременить. Чего-чего, а спонтанных решений в ее жизни было предостаточно. И вместо того, чтобы начать собирать вещи, она взяла пустую деревянную кадку и отправилась к побережью. В этом не было никакой надобности, ведь пресную воду время от времени привозили с деревни в бутылях (с колодца пить было нельзя, вода в них стояла мутная). Кайл просто надо было чем-то себя занять, ведь это мучительное бездействие убивало ее.

Она любила гулять по набережной. Когда-то. В прошлой жизни.

«В детстве».

Она спускалась к морю через пшеничное поле. Зеленые, незрелые колосья, покрытые росой, непрестанно задевали ее щиколотки, отчего девушку бросало в неприятную дрожь. Спуск к побережью был недолгим. А хотелось идти и идти, чтобы поверхность воды вдруг отвердела, застыла, превратившись в лед, и Кайл продолжила бы свой путь к серому горизонту.

Конец ознакомительного фрагмента.