Вепрь: со смертью на «ты»
Шрифт:
Но это была не смерть. Он был жив, а еще через мгновение понял, что может двигаться, но едва он шевельнулся, как звон был погребен в мозгу ударом молота по медному гонгу.
Боль в теле мгновенно исчезла, вернее, ее заслонила еще более страшная боль в голове. И словно бы в глухом февральском буране он услышал собственный отупленный стон.
Однако жизнь возвращалась к нему, вместе с болью и гулом. Попробовав сжать пальцы правой руки в кулак, он вспомнил, что такое уже было с ним, и не раз. Он даже мог назвать точное число – четыре
Этот – пятый.
Собрав в комок всю свою волю, он открыл глаза.
Свет ослепил, грубыми мозолистыми пальцами ткнул в глазные яблоки, и после этой секундной вспышки пришла слепота.
Ненадолго.
На полминуты. Потом глаза притерпелись, зрачки сузились и первое, что он увидел, было облако, похожее на пуховое одеяло, разодранное дикой кошкой в клочья.
Мысль о кошке, возможно, пришла ему в голову потому, что это разодранное облако-одеяло напоминало кошку, рысь или даже стилизованного льва с небесными пятнами на спине. Лохматая когтистая лапа была занесена для удара. Из открытой пасти торчали клыки и летела пена.
Я жив, сказал он себе. Я жив, я вижу и…
Он сжал кулак вместе с пучком травы и поднес его к лицу.
И я могу двигать руками!
По травинке метнулся насмерть перепуганный паучок, наткнулся на палец, секунду постоял, что-то пытаясь сообразить своим паучьим умишком, и сломя голову побежал обратно. Скользнув на запястье, рванулся было вперед, к локтевому сгибу, но, наткнувшись на браслет часов, снова замер. Тогда он поднял вторую руку и щелчком отправил паучка в путешествие по ветру.
Ветер?
Нет, не ветер, а так, ветерок. Слабенький утренний бриз, и неясно, почему он так гудит и овевает жаром. А может, здесь дело не в ветре, а в чем-то другом?
Он попробовал приподнять голову. Не без труда, но это ему удалось, несмотря на то, что мир вокруг него сразу же поплыл вбок и подступила тошнота.
Это нестрашно, сказал он себе. Сейчас пройдет. Такое случается, когда долгое время лежишь, запрокинув голову, с сотрясением мозга.
А может, все не так уж печально? Может, никакого сотрясения нет?
Поборов тошноту, он приподнялся еще немного и оперся на локти. Головокружение понемногу улеглось, мир перестал плыть и окончательно очистился от тумана. И сразу же стало ясно, откуда ветер приносил гул и жар.
Метрах в пяти от него, под старой, покрытой смоляными шрамами и грязным мхом березой, горел автомобиль. Вернее, догорал. Он был уже полностью покрыт копотью, по его поверхности то и дело пробегали сине-зеленые язычки пламени, словно отыскивая на несчастной машине место, еще не поддавшееся огню. Собственно, автомобиля не было, был только эфемерный каркас из раскаленного шлака, который стоило ткнуть пальцем, и он тут же осыпался бы на траву дымящейся трухой.
По всей видимости, когда-то это было очень неплохим «БМВ». И что самое обидное – его «БМВ».
Это чертовски удручало.
Прислушавшись к себе и сообразив, что
Двести тысяч?
Он распрямил руки и сел. Двести тысяч долларов. Откуда у него всплыла эта цифра?
Постой, не суетись, сказал он себе. Разберись во всем спокойно, и ты вспомнишь все. А для начала оглядись, сориентируйся и проверь, способен ли ты ходить или в самом деле у тебя что-то с позвоночником. Память, дружище, будет тебе ни к чему, если ко всему еще ты окажешься парализованным.
Слегка согнув ноги в коленях, он попробовал пошевелить пальцами на ногах. Получилось, но с трудом: обут он был в тесные кожаные туфли.
Он прищурился: туфли были довольно дорогие. Хотя удивляться тут нечему – на «БМВ» стоимостью двести тысяч долларов в драных кедах не ездят.
Деньги, надо полагать, у меня водятся, подумал он. Это уже неплохо. Есть надежда, что с голоду я не помру.
Стоило только об этом подумать, как в желудке требовательно заурчало. Организм требовал подзарядки.
Помогая себе плечами, он неспешно повернулся налево, направо, слегка наклонился вперед
(в затылке что-то щелкнуло, и в голове сделалось ясно-ясно, как зимним морозным днем в чистом поле).
– Отлично! – сказал он вслух и сам удивился звуку своего голоса. Он был абсолютно незнакомый и какой-то вялый.
– Отлично, – повторил он, прислушиваясь к самому себе и пытаясь поменять интонацию. – Отлично. Вот так-то лучше. А теперь назови мне свое имя, земляк, и мы станем с тобой ба-альшими друзьями…
Никто ему, однако, не ответил – внешний мир и подсознание молчали. Имени своего, друзей он не помнил. Где живет, не знал.
Приятного в этом было мало.
Амнезия, мысленно произнес он слово, давно крутившееся глубоко в подсознании. Тысячу раз слышал об этом, но как-то не думал, что придется попробовать самому.
С кряхтением, упершись кулаками в траву, он встал на ноги. Разогнулся. Голова снова слегка закружилась, но быстро унялась, и он, благословив Господа, огляделся.
Та-ак, кажется ситуация проясняется. Метрах в тридцати от дерева, под которым пребывала его сгоревшая машина, проходила дорога.
Сколько же необходимо времени, чтобы огонь превратил автомобиль в труху? Минут десять? Пятнадцать? Точно сказать трудно – не помню, чтобы когда-нибудь наблюдал за горящим автомобилем, но не думаю, чтобы это слишком долго длилось. Значит, пятнадцать минут. И до сих пор никто не остановился и не спустился в кювет, чтобы поинтересоваться, что здесь произошло? Сомнительно. Или дорога чересчур пустынная?
Едва он успел об этом подумать, как услышал шорох шин по асфальту, скрип тормозов и увидел на обочине ярко-красную «девятку», с тонированными стеклами, казавшимися вратами в черную дыру.