Верь мне
Шрифт:
Все прекрасно понимая, Горский откинулся на стену и прикрыл глаза.
— Ну врежь мне, Власов, врежь, — прохрипел он. — Убей, если легче станет. На тебя никто не подумает.
Макс молча разглядывал врага. Да, никто на него не подумает. Пожар не он устроил, Горский и так бы сдох. И ведь чешутся руки вцепиться ему в горло, очень чешутся… А перед глазами Ликины слезы и Арина, рвущаяся в пламя за мужем-предателем. Едва ли они упрекнут Макса в смерти Горского, но обе будут плакать. И каждый раз, глядя на него, выжившего, где-то внутри себя подозревать, что Горский тоже мог бы жив остаться.
— Я виноват перед тобой, Максим, — не открывая
— Ты жив сейчас только благодаря им, — глухо ответил Макс. — Если б твоя жена не рвалась сюда за тобой — я б радовался сейчас за стенами этого дома, что ты сдох как собака. Клянусь тебе, Горский, обидишь их — я тебя действительно убью. Не посмотрю на то, что ты отец Ликин — удавлю. Если будешь мешать нам с Ликой — тоже.
Но Горскому не до угроз — ему плохо, он отравлен дымом. Ему тяжело дышать, сознание меркнет, но он все еще внимательно изучает Макса и принимает какое-то свое, быть может, последнее в жизни решение…
— Я знаю про вас с Ликой, — наконец, прохрипел он, прежде чем потерять сознание. — И могу сказать тебе то же самое: обидишь ее — пожалеешь, что на свет родился и что сейчас меня не убил…
Через минуту Горский отключился. Макс подполз ближе и попытался нащупать пульс… Черт подери, да сдохнет же! Может, и к лучшему, конечно, но…
***
— Пойдем, дочка, слезами горю не поможешь, а здесь воздух ядовитый, надышишься… Пойдем, сейчас врач укол успокоительный тебе сделает.
Арина кивнула и отстранилась от пожарника. Мужчина, по-отечески придерживая ее за локоть, торопился покинуть сгоревший дом. И вдруг за их спинами послышался шорох. Они моментально обернулись, и сквозь слезы Арина разглядела знакомый силуэт в одном из дверных проемов…
— Максим!
Не веря глазам своим, Арина бросилась к парню. Макс покачнулся, вцепился в обгоревший дверной косяк и, уже теряя сознание, буквально падая на женщину, успел негромко проговорить:
— Там подвал… Врача…
Глава 34
По улицам города с тревожным воем друг за дружкой летели две машины реанимационной помощи.
Горский без сознания, а по щекам его жены бегут без остановки слезы — Арина держит его за руку, вглядывается в лицо под кислородной маской и молит одними губами: «Ты только живи…» И он живет. Он дышит. С трудом, с помощью, под пристальным вниманием врача, готовящего очередную инъекцию, но дышит… «Живи, Горыныч… Пожалуйста, живи…»
В машине, несущейся следом, ситуация получше. Макс пришел в себя довольно быстро — гораздо больше времени потребовалось его девочке, чтоб поверить, что он жив. Кислородная маска мешает сказать Лике, как рад он ее видеть… А еще ему очень хочется сказать ей, чтоб не плакала и не смотрела на него так испуганно — все позади уже, все живы. Даже ее отец.
Но Лика плачет и сжимает его ладонь так крепко, будто бы боится, что если отпустит, то он растворится, исчезнет, превратится в галлюцинацию ее несчастного помутившегося рассудка… Она смотрит в глаза ему — а они печальные, как у плюшевого мишки на ее кровати. И нет в них больше злости, ненависти. Он смотрит
— Не смей больше умирать! Еще раз я этого не вынесу, слышишь…
И вот больница. Казалось бы, самое страшное позади, здесь врачи, здесь люди, знающие что делать дальше, но Арина с Ликой места себе не находили. Начались долгие часы ожидания — мучительные, страшные, полные неизвестности.
Макса с Горским забрали в реанимацию прямо из приемного покоя, но если с Власовым все более-менее ясно, он жив и даже в сознании, то состояние Горского вызывало серьезные опасения. И ведь никто ничего не говорит! «Ждите», — сказал врач и исчез в неизвестном направлении. И Арина с Ликой ждали…
— Мамуль, не плачь, все будет хорошо, — успокаивала Лика как могла.
— За что мне все это? — плакала Арина и качала головой. — Лик, ну за что?! Ну чем я так нагрешила, а?! Если он не выкарабкается, я не переживу, — перешла она на шепот.
— Ну что ты такое говоришь? Уж если там выжил, то теперь точно выкарабкается, мам! Живучий он у нас. Ну не плачь, слышишь…
Но Арина не слышит. Стоит ей только представить, что Горского не станет — и мир рушится. Да, они давно чужие люди, и вот уже двадцать лет его нет рядом, но Арина его любит. Несмотря ни на что. Закрывая глаза на все гадости, которые делал, на предательство, на посторонних женщин рядом с ним. Даже когда детей отнимал, когда ненавидела его всем сердцем, проклинала, она чувствовала, что где-то под слоем ненависти к нему все равно жива болезненная, безоглядная любовь, подобная той, с какой матери любят заблудших своих детей — жестоких, злых, творящих бесчинства, но по-прежнему родных. И сейчас, спустя столько лет, она не разлюбила. И сейчас, в неприветливых стенах этой больницы, она готова все отдать, только бы он выжил. Но увы, никто не назначает цену.
Час, второй, третий… То ли нет уже сил плакать, то ли сказывается укол успокоительного — Арина притихла; в ужасе прикрыв лицо руками, она ждала врача. Лика, обняв ее за плечи, с опаской поглядывала в конец коридора, боясь, что, когда врач придет, все станет только хуже.
Наконец, он появился. Арина подняла глаза на седоватого мужчину в белом халате, пытаясь по лицу его понять, какую весть несет он.
— Ваши парни после пожара? — устало спросил он.
Лика с Ариной синхронно кивнули.
— А что сырость разводим? — улыбнулся доктор. — Да живы все, не волнуйтесь вы так!
«Живы!» Одно слово, а с плеч камень свалился. Врач что-то говорил им на своем, на медицинском — а у них пелена из слез на глазах; только и уловили из его слов, что состояние у обоих стабильное и оба в сознании.
— Я могу увидеть мужа? — всхлипнула Арина.
— У него серьезное отравление, высок риск осложнений — давайте пока не будем торопиться. Вы, главное, не волнуйтесь, ситуация под контролем, и мы делаем все возможное, чтоб этих осложнений не было. А сейчас, девушки, езжайте домой, отдохните. Как переведем ваших мужчин из реанимации — вам позвонят. Сейчас сидеть здесь вам нет никакого смысла.