Верь мне
Шрифт:
– Дай свой внедорожник, – задвигаю ровным тоном.
Тёмыч ухмыляется и мотает головой.
– Ни хрена.
Выдав это, скрывается в доме со всеми их чертовыми сумками.
Я тихо и весьма протяжно матерюсь. Хотел бы сказать, что это ярость… Только вот тело потряхивает вовсе не от гнева. Меня ломает. И абстиненция эта по той зависимости, которая во сто крат сильнее никотиновой. Гораздо сильнее всего, что я в этой жизни познал.
– Сука… Блядь… Боже… Блядь… – бормочу себе под нос, растирая дрожащими ладонями лицо.
Такие приходы ловлю, которые
Долго стою на крыльце, глядя на белые сугробы до ослепляющего жжения в глазах. Промерзаю до костей. Сердце уходит в автономный ресурсосберегающий режим. Дыхание постепенно выравнивается. Но на общем уровне волнения это почему-то сказывается слабо.
Особенно когда возвращаюсь в дом и продолжаю контактировать с людьми. Что я ни говорю, на кого не смотрю, в сознании трепыхается всепоглощающая мысль: где-то в этом доме находится Соня.
А потом мы, что вполне закономерно, оказываемся за одним столом, и я, набравшись гребаной смелости, перехватываю ее взгляд.
Злость? Разочарование? Жалость?
Ничего из этого в глазах, которые хранят для меня целую Вселенную, я не обнаруживаю. Там таится лишь то самое свободное и самодостаточное чувство, которое я, будучи упрямым ослом, отвергал в самом начале наших отношений.
Она как будто… Она меня любит? Любит? Все еще? Несмотря ни на что?
Моя броня стремительно идет трещинами. За грудиной срывается ураган. Я задыхаюсь и резко отвожу взгляд. По коже слетает колючая дрожь, которую я с огромным трудом переживаю, сохраняя неподвижность.
Сглатываю. Стопорю внутреннюю стихию, которая грозит моему организму не просто очередной, а, похоже, мать вашу, финальной катастрофой.
«…– Я никуда не уеду.
– Делай, как знаешь.
– А тебе типа пофиг?
– Нет. Не пофиг, конечно. Но я никогда не буду просить тебя остаться…»
За последнее время, с тех пор как очнулся, я, независимо от своих желаний, перебрал и в реале все воспоминания о НАС. От начала и до того самого проклятого «прощай». И сейчас я точно знаю, почему при новом контакте всплывает именно этот диалог… Соня транслирует похожие на тот период чувства.
После этого фрагмента очень много всего произошло. И, в конце концов, она перешагнула через это заявление – просила меня остаться. Плакала, умоляла… Когда я не мог!
А сейчас… Все, что я видел буквально десять дней назад, когда она выбежала за мной на продуваемую ветрами террасу, ушло. Ни непосильной печали, ни убийственного сострадания, ни какой-то глубинной обиды ее взгляд больше не выражает.
Кто-то что-то спрашивает. Я сухо по фактам отвечаю.
И рискую вновь посмотреть на Соню.
«Не может быть… Не может быть… Не может быть…» – стучит в висках, пока не впиваюсь в ее глаза и не получаю столь же уверенное подтверждение.
Вашу мать… Боже… Не
Она любит меня… Просто любит. Сохраняя достоинство, Соня Богданова, как и когда-то давно, не выпячивает это, но и скрывать не пытается.
Ну или я все-таки тронулся умом.
Да… Наверное, это более вероятно.
Я слишком много думал о ней. Я снова зациклился. Я сосредоточил на чувствах все свои силы, потому что больше не было на что их расходовать.
Это рецидив моей одержимости. Но я справлюсь. Должен справиться.
«Сегодня, когда ты, в угоду своей мести, взял в жены Владу Машталер, я поняла, что никогда с тобой быть не смогу. Даже в далеком будущем… Даже когда ты разведешься… Даже когда будешь снова свободным… Я больше не смогу быть с тобой, Саш… Как раньше уже не будет… Моя рана никогда не затянется, обида не утихнет, а злость не станет меньше…»
Умышленно напоминаю себе об этом. С остервенением конченого мазохиста медленно воскрешаю и впитываю каждое гребаное слово, пока от боли не лишаюсь возможности дышать.
Остановка сердца. Затяжная пауза. Однако с новым запуском мне не легче.
Напротив.
– У нас будет самая танцевальная свадьба, – выдыхает Тохина Маринка с очевидным предвкушением.
Свадьба, блядь… Снова свадьба… Снова не у НАС… У НАС ведь никогда ее не будет…
Мне, на хрен, срочно нужно убираться отсюда.
Но вместо этого… Смотрю на Соню и уже не могу отвести взгляда.
Никакой чертовой жалости. Нет ее. Нет!
Изумление, страх, тоска, надежда, любовь, восторг, трепет, притяжение… Все ее чувства, как и раньше, по незримым высоковольтным проводам летят ко мне. А я ведь… Роняю щит и принимаю. Мощнейший удар, и меня, к дьяволу, размазывает.
Боже… Блядь… Боже… Блядь…
Мое сердце… На него будто тысячи пчел налет совершают. Каждая из них жалит. И эта блядская, предательски чувствительная мышца, пульсируя от жгучей боли, адски разбухает и заполняет все пространство моей чертовой грудной клетки.
Ух-хух, ух-хух, ух-хух, ух-хух, ух-хух, ух-хух…
Еще никогда мое сердце не стучало так странно. Все силы на его работу уходят. И это при том, что оно не приносит моему организму никакой пользы. Оно приводит давление в моих венах и артериях к такому уровню, что кажется, меня, на хрен, вот-вот разорвет на куски. Физически, отнюдь не фигурально.
Уверен, что так бы и было, если бы в доме в какой-то момент не погас свет.
Я бурно выдыхаю. По сути, как огромный шар, сдуваюсь. За секунду до взрыва.
В попытках полностью прийти в себя цепенею. Но особых успехов эта уловка не приносит. Сердце немного уменьшается в размерах и слегка притормаживает с частотой сокращений, но общая степень безумия сохраняется.
Зажигаются свечи. Мы тотчас находим друг друга взглядами.
Удар. Резкий, звонкий, оглушающий. Будто по тарелкам барабанной установки кто-то засаживает. Но нет, конечно же, здесь никаких установок, кроме моих собственных – психологических. Они и разлетаются под моей черепной коробкой.