Вера Чистякова
Шрифт:
С поднятой рукой, рявкая: «Хайль!», он был всегда в первых рядах, когда под рез оркестров в зал или на площадь вступал Гитлер или его тучная тень — Геринг.
Вольфганг говорил о своем родстве с «знаменитым» Мейснером, тем самым стариком, чиновником кайзеровских времен, которого Гинденбург сделал на долгие годы своим анекдотическим статс-секретарем.
— Я ничего не знаю о вашем влиятельном родственнике, — сказала однажды Наталья Даниловна.
Мейснер расхохотался:
— О, святая простота! Вы прибыли
— Чем же он замечателен?
— Тем, что служил ходячей памятью покойному президенту.
Среди нацистов было принято подсмеиваться над Гинденбургом, конечно, не там, где собиралось много людей, и с должным тактом.
— Уважаемый покойный президент, фрау Натали, в последние годы катастрофически терял память и тем не менее любил выступать с речами с балкона. Он останавливался на полуслове, теряя нить, но это не было непоправимой бедой. Мой уважаемый родственник прятался за портьерой и подсказывал уважаемому президенту, как суфлер подсказывает артисту. Забавно, не правда ли?
— Нисколько не забавно.
— Но почему, фрау Натали?
— Мне не нравятся насмешки над старостью.
Мейснер был удивлен.
Мейснер?.. Пустой человек или соглядатай, которому она поручена?
Вот сейчас послышался его голос в саду.
Наталья Даниловна распахнула широкие стеклянные двери террасы.
Рудольф и Мейснер шли по аллее к дому. Рудольф был радостно возбужден.
С первых же его слов Наталья Даниловна подумала, что произошла какая-то важная перемена в его положении, и не ошиблась.
Когда они остались вдвоем, Рудольф рассказал, что сегодня его принял дядя Амадей Куун. Прием был теплый.
— Не думайте, Наташенька, — говорил Рудольф, — что мое отношение к вам изменилось. Но должен был пройти какой-то срок для того, чтобы я почувствовал себя здесь совсем уверенно и мы могли заняться своими личными делами. Вы умница! Вы не в обиде на меня за эту задержку, за то, что я уделял вам мало внимания все это время?
— О нет, нет, Руди! Я и не думала обижаться.
Голос Натальи Даниловны прозвучал вполне искренне.
— У меня был деловой разговор с дядей. Он дал мне поручение, и, я думаю, вы сможете мне помочь. Сейчас требуется много людей для посылки в Россию со специальными заданиями. Мы на пороге новой войны. Кто так знает советские условия, как мы с вами? Кому еще в таких деталях известны требования, которым должны отвечать эти люди. Их надо искать среди русских. Здесь они есть, надо только уметь найти среди них нужных нам.
— А почему ваш дядя занимается этим?
— Есть такая организация — Фербиндунгсштаб.
— Руди, когда у вас будет приличное произношение?
— А что, разве так плохо?.. Дядя имеет отношение к этому штабу. В него ведь входит сам фюрер, и Геббельс,
— Что ж, мне кажется, дядино поручение вполне в вашем вкусе, в ваших возможностях.
— И в ваших, Наташенька.
— Да, но я до сих пор не познакомилась с моей здешней родней.
— Стоит ли торопиться с этим? Думаю, что вам не будет там весело.
— Но приличия требуют…
— Наташенька, вы становитесь добропорядочной немкой. Это скучно.
— Есть остроты, Руди, которые мне не по вкусу.
Надо было нанести визит матери Келлера.
Наталья Даниловна знала все мелочи семейной жизни Келлера и носила на груди медальон с миниатюрной фотографией и собственноручной надписью Отто Келлера: «Милой женушке от ее Отто». Брошь в виде подковы и пестрый шарфик были на ней. Но кто знает, какие вопросы подскажет материнское сердце? Ведь ей предстояла встреча с матерью, братом, сестрой.
Инженер Отто-Генрих Келлер служил в германской разведке. Знали ли об этом его родные? Что они знали о жене Отто?
Как много неясного в положении! Может быть, именно там, у Келлеров, ждет ее конец, провал, гибель…
В один из погожих солнечных дней Наталья Даниловна вышла из подземки на Ноллендорфплац.
Она быстро разыскала нужный ей дом.
Серое, скучное здание. На двери в квартире третьего этажа дощечка с надписью: «Вход только для господ», и плакат: «Покончить с шептунами и критиками!» Номер «Фелькишер Беобахтер» торчит из почтового ящика, и медное кольцо для собаки начищено до ослепительного блеска.
Наталья Даниловна передала пожилой горничной визитную карточку: «Фрау доктор Натали Келлер», и вошла в залу. Это была старая, давно обжитая квартира. В зале стояла старинная мягкая мебель. На стенах висело множество вышивок под стеклами в аккуратных рамках, мешочки для газет и сигар. На каждом готическими буквами было вышито назначение вещи: «Для газет», «Для сигар». Комната напоминала картинку из старого немецкого учебника, под которой стояла подпись: «Опишите, что находится в этой комнате».
Дверь в кабинет была открыта, и там были видны старые кожаные кресла, старые птичьи чучела на старых шкафах. Новым был здесь только портрет Гитлера. Чтобы повесить его, пришлось, видимо, снять висевший тут раньше портрет какого-нибудь предка, больший по формату. Портрет фюрера был обрамлен полосками невыцветших обоев, словно орнаментом из дешевой бумаги в зеленых цветочках. Фюрер был изображен в три четверти, в момент произнесения речи, с открытым, как у рыбы, ртом. Художнику удалось передать с большой точностью идиотическую неподвижность взгляда и страшное напряжение позы. Под портретом на полочке стоял букет бессмертников. Жесткие лепестки мертвых цветов упирались в живот Гитлера.