Вера, Надежда, Виктория

Гольман Иосиф Абрамович

Мама была категорически против. Не положено в армию – значит, смирись с этим и живи на гражданке. Однако Илюшка так горячо упрашивал любимую сестренку, что та не выдержала – помогла, благо знакомые в районной военкоматовской комиссии имелись.

На проводах брат был очень веселый и все время благодарил Веру. Он был просто счастлив. Утром его проводили на призывной участок, и он радостно махал кепкой из-за забора друзьям, сестре и маме. В последний раз Вера видела его уже в грузовике, мелькнул буквально на мгновение.

И

больше не видела ни разу.

Даже тела не прислали.

Только бумагу. «Погиб при исполнении воинского долга».

Потом, уже в постсоветское время, когда все начали рассекречивать, Вера Ивановна сопоставила даты и пришла к выводу, что ее брат стал жертвой испытания ядерного оружия. Потому и тела родственникам не отдали.

Так это или не так, но братишки у нее больше не было.

Мама никогда, ни разу, не упрекнула Веру за ту медкомиссию. Однако сама доктор Семенова ни на день, ни на час – а иногда ей казалось, что ни на минуту – не забывала своего «да», которое вмиг осчастливило Илюшку и, как позже выяснилось, осиротило их дом.

Потом была долгая, ничем эмоционально не окрашенная полоса.

Женщины понемногу приходили в себя, Вера работала, мама, так и не оправившись полностью, хлопотала по хозяйству.

Какие-то случайные знакомства с мужчинами у Веры были, но именно случайные, не завершавшиеся заметными чувствами или долгими отношениями.

Один, правда, ей понравился. Сын маминой подруги детства. Они жили в Одессе и каждое лето приглашали к себе. Мама так и не поехала, а Вера в один из своих отпусков все же съездила.

На пятнадцатой станции Большого Фонтана и в самом деле было чудесно. Домик небольшой, зато в саду – все, что душа пожелает. Прямо с дерева. Море – в десяти минутах ходьбы. И приняли ее прекрасно.

Вера Ивановна просто купалась в удовольствиях: море, солнце, фрукты, дружелюбные хозяева. А главное – покой. Как выяснилось, столь необходимый ей после бесконечных дежурств и операций. Даже боль от Илюшкиного ухода стала менее острой, менее надрывной.

Однако уехала на целую неделю раньше срока.

Выдумала несуществующий вызов на работу.

Причина – в сыне гостеприимной хозяйки. Звали его, как ее первого мужа – Володя. Может, поэтому он поначалу не сильно ей приглянулся. Однако время шло, и Владимир Сергеевич привлекал ее все больше и больше. Спокойный, мужественный. Заметно старше Веры, но чем-то неуловимо напоминавший ее юного брата. Наверное, надежностью и решимостью брать на свои плечи все заботы близких.

А когда точно поняла, что интерес взаимный, тут же взяла билеты в Москву. Потому что у Володи была жена-красавица. И маленький сын Петенька.

В следующий раз

они встретились через год, когда Владимир Сергеевич приезжал в столицу в командировку и из экономии жил в их квартире.

Он был грустен и необычно хмур. Мама потом рассказывала, что семейная жизнь с женой-красавицей у него не очень-то сложилась. Женщина слишком многим нравилась, и не всем безответно.

Вера же с Владимиром старалась не общаться, потому что…

Ну, в общем, потому же, из-за чего раньше срока покинула райский уголок на Большом Фонтане.

А потом – вскоре после отъезда Володи в Одессу – Вера попала под машину.

И машин-то в конце пятидесятых на улице почти не было. А вот пьяные водители грузовиков уже, к несчастью, были.

Веру Ивановну всю изломало-изуродовало. Коллеги из института Склифосовского – где, кстати, тоже было много знакомых – собирали ее буквально по кусочкам.

Сначала бились за жизнь. Потом – за возможность самостоятельно питаться и смотреть обоими глазами. Потом – за умение ходить.

Это была последняя восстанавливаемая функция. А также самая сложная и продолжительная часть лечения: правое бедро было сломано в шести (!) местах. Только через год встал вопрос о передвижении на костылях. Причем именно в виде вопроса.

Все это время мама была с Верой. И если бы не она, может, медицина бы и не справилась. Теперь же мама, обессилевшая в битве за своего последнего детеныша, сама нуждалась в помощи. А Вера даже не могла самостоятельно передвигаться.

Вот тут-то и возник снова Владимир Сергеевич.

Именно возник. Вера проснулась утром в своей осточертевшей палате – и он возник.

И на два месяца стал нянькой, санитаром, подружкой, третьим костылем и единственным собеседником – для мамы удалось достать путевку в санаторий, что, возможно, и продлило ее жизнь.

Самое смешное – ни о какой любви, а тем более сексе, и речи не могло быть. Ломаное-переломаное Верино тело просто игнорировало подобные мысли. Единственно, о чем поговорили, – Верина совесть могла быть спокойна: Владимир был одиноким, разведенным мужчиной, как де-факто, так и де-юре.

Он поставил ее на костыли. Он прогуливал ее в больничном скверике. Он выписывал ее домой, куда и привез на старомодном – с крупными черными шашечками по всему борту – коричневом такси-«Победе».

Там же и остался.

Стали жить втроем. Страсти между Верой и Владимиром не было. А вот тепло, симпатия, взаимное уважение присутствовали несомненно.

Через два года расписались.

Жили не то чтобы весело, но без ссор. Денег хватало: Вера снова начала работать, ее с удовольствием приняли на старое место. Владимир Сергеевич работал в «Метрострое», где тоже платили неплохо.