Вера в горниле Сомнений. Православие и русская литература в XVII-XX вв.
Шрифт:
Роман "Звезда адмирала Колчака" даёт полное представление об историософии Владимира Максимова и отражает его крайний пессимизм во взглядах на судьбу России.
Автор взял эпиграфом к своему созданию слова Толстого из "Войны и мира": "Всё совершилось не по воле Наполеона, не Александра Первого, не Кутузова, а по воле Божьей". Можно было бы и короче: "Не нашим умом, а Божьим судом". Но всё же нельзя вполне отождествлять исторические концепции Толстого и Максимова, ибо для последнего несомненно: история творится волей Промысла, тогда как для Толстого понятия Промысла не существовало, а под Божиим
Правда, и у Максимова взгляд на роль личности в истории кажется весьма близким толстовскому. Но это лишь внешнее сходство с толстовским воззрением на ход исторических событий. Для него не безликие «законы» движут историю, но личная целенаправленная Воля, цели которой человек может и не постигнуть в полноте, но осмысление которой необходимо для него, поскольку от этого зависит его судьба в его целостном бытии. Чья это Воля?
Максимов с неменьшим успехом мог бы взять и иной эпиграф для своего романа: "Мне отмщение, Аз воздам". Этот роман есть повествование о том ряде преступлений, подлости и предательств, которые привели к гибели одного из благороднейших людей России, адмирала Колчака, и о возмездии за то. Скрупулёзно перечисляет он тех, на ком лежит та или иная доля вины в свершившейся трагедии (начиная с самого Ленина), и показывает, какая кара ожидала их впоследствии.
В то время, когда вся русская диссиденствующая интеллигенция упражняла своё политическое благородство, возмущаясь событиями августа 1968 года в Чехословакии, Максимову достало мужества указать, что это есть историческое возмездие за предательство, совершённое чуть менее полувека перед тем в далёкой Сибири.
"Его предали подло и унизительно, предали за кучку золота, предали люди, которым он безоглядно доверился. Что ж, матерь городов славянских, златоглавая Прага, теперь ты пожинаешь плоды своего тогдашнего предательства. Пусть же помнят правители и народы, какой ценой расплачиваются потомки за их легкомысленный флирт с дьяволом!"
Вот назван тот, чья воля двигала всеми этими людьми. Не слепая стихия, не невнятные «законы» — дьявольская воля направляла видимые силы зла. Божие же дело — отмщение. Так осмысляет историю Максимов.
Но и Богу, и человеку отведена в истории, как считает писатель лишь пассивная роль: Бог устраняется Своею волею, человек слепо следует в своих действиях дьявольскому замыслу.
Автор показывает неисчислимые подлости, совершаемые людьми часто даже и не из корыстных интересов, а просто без всякого смысла, ради самого зла, хотя они и не сознают того, как не сознают самой сатанинской природы этого зла.
Но ведь вера говорит нам: даже Божье промыслительное попущение злу совершается ради конечного блага человека, ради единого на потребу. Ничего о том нет у Максимова, хотя он и утверждает выбором эпиграфа: всё совершается по воле Божией. Так неужели торжество зла со всеобщей гибелью — цель той воли? Ясного ответа писатель не даёт.
Он лишь пристально вглядывается во зло. Оно многолико. Авторский сарказм настигает и самодовольную Америку, и цивилизованных европейцев, да и собственных русских не слишком щадит.
В мире действует злая воля. Те же, кто мог бы служить добру, воли лишены.
Отступился Бог от человека? Или даже от народа всего?
Некий старый сапожник показывает одному из персонажей, солдату Егорычеву, полученную им в дар от какого-то зэка особую «икону». Важно: икону — как она именуется и автором, и персонажем. Своеобразная то была икона, помогающая, по слову сапожника, от всех бед, — "кусок закопчённой фанеры, на которой чьей-то рукой выжжено было одно-единственное слово ‹…› — и слово срамное.
С этим словом Егорычев и прожил всю остальную жизнь.
Если вдуматься в шокирующую грубость той «мудрости», то она заключает в себе не что иное, как теплохладность, вознесённую на уровень главного закона жизни.
Что скажет Господь тому, кто устроил жизнь по тому закону? Это известно: "извергну тебя из уст Моих" (Откр. 3, 16).
Такова ли судьба народа?
Такова ли судьба и человечества вообще, когда уничтожит последний самого себя, а сатана возликует о своей победе?
Кажется, всё в романе стянулось к вопросу, который задаёт себе один из персонажей: "К сожалению, мир — это всё-таки заговор. Заговор безбожного человека против всех и самого себя. И только Бог волен вывести нас из этого замкнутого лабиринта. Но заслуживаем ли мы Его снисхождения?"
Автор как будто останавливается перед грядущим как перед неразрешимою загадкой…
Важно и необходимо: вовремя поставить истинный вопрос, даже и не зная ответа. Нравится тот вопрос, не нравится ли — отвечать придётся.
И это вопрос не просто писателя Максимова, а и русской литературы оттуда — всем нам.
Глава XX ЛИТЕРАТУРА КОНЦА XX СТОЛЕТИЯ
Вступление
Кажется, всё обрушилось в русской культуре конца века и тысячелетия: литература утратила своё ведущее положение. Тиражи толстых журналов, взлетевшие было к миллиону, едва держатся возле десяти тысяч. Прежние властители дум уступили место наглым малограмотным журналистам и дельцам шоу-бизнеса.
Что это: предвестье близкой окончательной апостасии или предупреждение о необходимости противостать надвигающейся угрозе?
Поддаваться отчаянию никогда не полезно, но должно попытаться хотя бы с краешку осмыслить совершающееся.
1
Даниил Леонидович Андреев
Одним из пророков мистической псевдореальности, которая всё больше влечёт апостасийное сознание, стал для постсоветской образованщины писатель Даниил Леонидович Андреев (1906–1959). Его творчество оказалось широко доступным лишь в последнее десятилетие XX века, поэтому оно есть факт именно этого времени, а не того, в которое совершалось. Он — один из кумиров постмодернистской эпохи.