Вера в прозе и стихах

Гулькович Руслан Болеславович

– Дядя, мы уж подумали, что ты ноги протянул! – громко и насмешливо воскликнул молодой.

– Сынок, я тебе в дедушки гожусь, а ты хамовато разговариваешь. Да и слова мне непонятные, – спокойно ответил владыка Серафим.

– Ты что, дед?! Ты, случаем, не учитель?! А то я их со школы не терплю! – встав с нар и направляясь к нему, процедил парень.

– А ну сядь! Сядь, сказал, быть блатная! – грубо и резко вмешался мужчина.

Молодой остановился, потом вернулся и сел на нары.

Мужчина приблизился

к митрополиту. Только теперь тот мог рассмотреть его. Это был мужчина лет сорока пяти, одетый в военную форму, но без ремня. Было понятно, что его арестовали не так давно. Он присел на нары, где лежал владыка.

– Я полковник Саблин, Андрей Игнатьевич, – представился мужчина и слегка пожал митрополиту руку.

– А, чувствуется офицерская твердость… Вы уж простите меня, милейший, что встать не могу и представиться, болезнь берет свое. Я митрополит Серафим, а в миру – Чичагов Леонид Михайлович.

– Неужели?.. – лицо Саблина дрогнуло. – Слышал, слышал о вас. Вы же один из самых влиятельных людей церкви!

– Ну, вы хватили, милейший, – со слабой улыбкой произнес владыка. – Я обычный человек, просто истинно верю в Господа нашего милосердного, а тот, кто верит истинно, того Бог бережет!

Саблин тоже улыбнулся и сказал:

– Да уж, отец митрополит, в вашем положении это даже смешно как-то звучит. Вы же не дома в кресле-качалке сидите, а в тюремной камере, сырой да вонючей… Для меня, атеиста, это показатель – как он бережет.

– Как же вам объяснить, дорогой мой?.. Истинная вера – это не обмен дашь на дашь. Ты можешь всю жизнь идти сквозь страдания и испытания, и порой сил уж нет, и хочется самому наложить руки и закончить это… Но в какой-то момент в душе оживает надежда, и ты опять идешь дальше. Да еще не просто идешь, а и другим помочь стараешься, у кого духа не хватает. Вот помолишься – и силы берутся на дальнейший путь.

– Мне, думаю, этого не понять, – задумчиво проговорил Саблин. – Вы лучше скажите, чем вам помочь?

– Благодарствую… Если вас не затруднит, приподнимите меня, чтоб сесть. Только вот облокотиться не на что…

– Эй, ты, Бублик, кинь сюда мою шинель! – обратился Саблин к парню.

Тот подал Саблину шинель, и офицер скатал ее. Потом он помог сесть митрополиту и подложил полученный валик под спину.

– Вот спасибо, добрый человек. Я чуть-чуть посижу и отдам вам шинель, – сказал владыка Серафим и слегка пожал Саблину руку.

– Да ничего, вы за меня не переживайте, я же военный. Сколько хотите, столько и пользуйтесь, тем паче ночью в камере холодно.

– Благодарю вас, душевный вы человек. Я ведь тоже офицером был много лет назад, в царской армии еще. Это уж потом судьба привела меня к вере.

– Вот собралась компания: один офицер,

враг народа, другой святоша-антисоветчик! – громко сказал парень.

– А ну, рот закрой, Бублик! А то прямо здесь в армию служить приму! – в голосе Саблина прозвучала угроза.

– Не злитесь, дорогой мой, – кротко сказал митрополит, – он еще слишком молод, чтоб осознать всю меру страдания. Юноше же кажется, что жизнь впереди, что смерть еще так далеко. Вы, молодой человек, и не теряли никого из близких, наверное? – спросил отец Серафим.

– А вам зачем знать?! Терял – не терял, жил – не жил? Мне эти ваши мысли и рассуждения ни к чему! – резко ответил тот.

– Оно и понятно, что нынче вам ни к чему… А вот взяли бы да почитали Библию, помолились.

– Оно мне надо?! – злобно оскалился парень.

– Тебе, Бублик, в этой жизни, кроме чужих карманов, ничего не надо! – вмешался в разговор Саблин.

В это время открылась дверь камеры, и вошли три солдата.

– Саблин Андрей Игнатьевич, на выход! – громко сказал один из них.

– Куда?! – встав, спокойно спросил офицер.

– Сейчас узнаешь! На выход, сказано! – грубо ответил второй.

Саблин вышел из камеры, конвоиры последовали за ним. Отец Серафим негромко стал молиться, беседуя мысленно с Господом. В молитвах он просил не за себя, а за тех, с кем оказался в камере. «Жаль, водички святой с собой не взял…» – подумал владыка.

Время шло медленно, а так как в камере не было окна, невозможно было понять, утро сейчас или ночь. Постоянный полумрак заставлял бояться дневного света, потому что глаза, привыкшие к темноте, на время слепли и болели.

Прошло довольно много времени. Саблин не возвращался.

– Что-то долго не возвращается наш офицер. Молодой человек, вы спите? – спросил митрополит.

– Чего тебе, дед? – отозвался тот.

– А почему вас Бубликом называют?

– Слышь, дед, я для тебя не Бублик, ты понял?! – резко ответил парень и вскочил с нар.

– Что вы, не обижайтесь! Я же просто узнать… Вы бы хоть представились, а то и неизвестно, с кем сидеть довелось.

– Дедуля, я тебе серьезно говорю, ты свои интеллигентские вопросики и речи брось! Понял?! А шинельку-то отдай! – и он выдернул шинель из-под спины владыки Серафима.

– Что же вы делаете, молодой человек?.. И вещь эта не ваша!

– Молчи, говорю, святоша! – парень с яростью замахнулся.

Митрополит закрыл глаза, ожидая удара по лицу.

– То-то! А то учить надумал! – сокамерник накинул на плечи шинель.

Владыка попытался привстать, но слабость в ногах и теле не давала этого сделать.

– Господи, спаси и сохрани! Дай силы, Господи! – негромко стал молиться митрополит.

– Заткнись! А то я сейчас встану и закрою тебе рот! – закричал парень.