Вербы пробуждаются зимой(Роман)

Бораненков Николай Егорович

— Но шофер… машина, — пожал плечами Сергей.

— Что машина?! Да тут машин, как баранов. А окромя автобусы, троллейбусы идут. Да я вас на любом транспорте доставлю.

Сергей переглянулся с Надей.

— Ну, как? Останемся? Или…

— Никаких «или»! — крикнул Степан и побежал к таксисту.

А

не дольше как через час радушные хозяева большой семьи угощали в саду своих дорогих гостей. Степан по этому торжественному случаю надел новый костюм и нацепил на него все фронтовые награды и орден за труд. Как и на фронте, он был весел, говорлив, не переставая рассказывал о Крыме, чудесных виноградниках, красных розах, которые выращивает колхоз и лучше которых в районе нет. Беря то одну, то другую бутылку с золотым игристым вином, расписывал его достоинства и при каждом удобном случае расхваливал за хозяйственность и подаренных ребятишек Катрю. А та, довольная, смущенная (все-таки возраст за сорок!), только локтем толкала его.

— Да сиди же. Сиди!

— И как же вы здесь заземлились? — поинтересовался Сергей. — Оба, как помню, не крымские.

Степан кивнул на Катрю.

— Она вот затащила. Тетка у нее тут жила.

Катря обняла одной рукой Степана.

— Откроюсь, Степушка. Сподманула я тебя.

— Как сподманула? — подскочил Степан.

— Да никакой тетки у меня и не было.

— Как не было? Ты что? — Глаза у Степана расширились.

— А вот так и не было. Когда я тут воевала, место больно понравилось мне. Хаты были пустые… Ну вот, чтоб тебя завлечь, про тетку и сморозила.

Степан всплеснул руками:

— Ах, чтоб тебя! Вот и верь тут бабам.

За разговором, подвыпив, Степан вспомнил своего дружка Ивана Плахина, присмирев, взгрустнул.

— Эх, хотя бы глянуть на него! Поговорить

чуток. Как он там, Ванюха? Друг закадышный мой…

Сергей, выпив рюмку, рассказал печальную историю о Плахине. (Видел он его раз в Москве. Мальчишке одежонку приезжал покупать.) Рассказал и пожалел об этом. Оглушила, совсем состарила эта горькая весть Степана. Поник он, подпер кулаками голову.

— Вот как… Вот как судьба нас мордует, — вздыхал он. — Кусают змеи подколодные праведных людей. Кусают…

«Да, много еще несправедливостей на земле, — подумал Сергей. — Одни сеют добро, берегут его, чтобы вот так пробуждались сады, чтобы звенели детскими голосами дома. Другие — в бешеном безумстве сеют зло, льют кровь, как короеды, подтачивают людское здоровье. Поймут ли когда они, как ничтожны и подлы были их поступки? Знают ли эти сеятели зла и смерти, что ни сейчас, ни через сотни лет никто не помянет их добрым словом, что их могилы зарастут проклятием и чертополохом? Дай бог, чтобы поняли. А не поймут, полезут… Громить их будем. Смертным боем бить!»

Сергей встал, поднял над головой бокал с искрящимся вином:

— Давайте выпьем за этот шумный дом! За синеву над ним. За честных, стойких в битвах и сеющих добро людей!

Солнце сплелось в бокалах. В распушенной до слепящей желтизны кустистой вербе, приткнувшейся к забору, неистребимо, ликующе гудели пчелы.

Москва — Рязань.

1962–1965 гг.