Вердикт
Шрифт:
— Доброе утро, Марли. А фамилия у вас есть?
— Да. Присяжный номер двенадцать, Фернандес, войдет в зал суда минут через двадцать, в руке у него будет “Спорте иллюстрейтид” за 12 октября с портретом Дэна Марино на обложке.
— Понятно, — медленно проговорил он, делая вид, что записывает. — Что-нибудь еще?
— Нет. Пока все.
— А когда ждать следующего вашего звонка?
— Не знаю.
— Как вы узнали номер телефона?
— Без труда. Так не забудьте, номер двенадцать, Фернандес. — Послышался щелчок, она повесила трубку. Фитч нажал другую кнопку, потом двузначный код. Динамик,
Тем временем Конрад уже вбегал в кабинет с компьютерной распечаткой.
— Звонок сделан из автомата в порту, установленного в магазине “Все для дома”.
— Какой сюрприз! — сказал Фитч, хватая пиджак и подтягивая галстук. — Как понимаешь, я бегу в суд.
Николас дождался, пока большинство его коллег либо расселись за столом, либо стояли поблизости, и, когда наступила небольшая пауза в общей беседе, громко произнес:
— Ну что, пытались кого-нибудь преследовать или подкупить за эти выходные?
Смешки и гримасы. Признаний не последовало.
— Мой голос, разумеется, не продается, но сдается в аренду. — Фернандес повторил финал анекдота, услышанного накануне во время рыбалки от Николаса. Всем, кроме Хермана Граймза, это показалось смешным.
— Почему он постоянно читает нам лекции? — спросила Милли Дапри, явно обрадованная тем, что кто-то сломал наконец лед, и сгорающая от желания посплетничать. Остальные подтянулись поближе и слегка склонили головы к центру образовавшейся группы, чтобы услышать, что думает по этому поводу бывший студент-юрист. Рикки Коулмен осталась сидеть в углу с газетой в руках. Она это уже слышала.
— Такие процессы проводились и раньше, — нехотя объяснил Николас. — И тогда случались неприятности с присяжными.
— Не думаю, что мы можем это обсуждать, — прервал его Херман Граймз.
— Почему? Это не принесет никому никакого вреда. Мы же не обсуждаем свидетельские показания или доказательства. — Возражение Николаса звучало авторитетно.
Херман колебался.
— Судья не велел вообще говорить о процессе, — возразил он, надеясь, что кто-нибудь его поддержит. Таких не нашлось. Арена осталась за Николасом, и он продолжил: — Расслабьтесь, Херман. Речь ведь не идет о показаниях или о вещах, которые нам все равно предстоит обдумать. Речь о... — для пущей важности он сделал вид, что колеблется, затем все же сказал: — о тайном давлении на жюри.
Лонни Шейвер отложил распечатки накладных и ведомостей из своего магазина и придвинулся поближе к столу. Рикки тоже прислушалась. Джерри Фернандес все это слышал вчера на рыбалке, но и он не мог преодолеть искушения.
— Процесс над табакопроизводителями, очень похожий на нынешний, проходил лет семь назад в округе Квитмен, здесь, в Миссисипи, выше по реке. Может быть, кто-нибудь из вас его помнит. В качестве ответчика тогда выступала другая компания, но некоторые “игроки” в обеих “командах” были те же, что и здесь. И во время того процесса, как перед выборами жюри, так и после начала слушаний, имели место возмутительные попытки воздействовать на присяжных. Судья Харкин, разумеется, обо всем этом слышал, поэтому он так внимательно за нами следит. За нами следит множество людей.
Милли
— Обе стороны. — Николас решил играть честно, ибо в срыве предыдущих процессов были и вправду виноваты обе стороны. — И та и другая нанимают так называемых консультантов по отбору присяжных, они съезжаются со всей страны, чтобы помочь составить идеальное жюри. Идеальное — это, конечно же, не такое, которое будет работать честно и беспристрастно, а такое, которое вынесет нужный вердикт. Они начинают наблюдать за нами еще до того, как нас выбрали. Они...
— А как они это делают? — перебила его миссис Глэдис Кард.
— Ну, фотографируют наши дома и квартиры, наши машины, наших соседей, места службы, детей и их велосипеды, даже нас самих. Это все еще в пределах законности и этики, но на самой грани. Они также анализируют общественное мнение, проверяют такие вещи, как полицейские досье и сведения об уплате налогов, — словом, делают все, чтобы узнать о нас как можно больше. Они могут даже побеседовать с нашими друзьями, сослуживцами и соседями. Теперь это обычная практика, когда речь идет о крупных делах.
Все одиннадцать человек слушали во все уши, не отрывая глаз от Николаса и стараясь вспомнить, не замечали ли они каких-нибудь незнакомцев, прячущихся за углами с видеокамерами.
Николас отхлебнул кофе и продолжил:
— Когда жюри сформировано, они меняют приемы. Количество объектов наблюдения сокращается с двух сотен до пятнадцати человек, поэтому наблюдать за нами теперь гораздо легче. На протяжении всего процесса каждая из сторон держит в зале целую группу консультантов, которые неотступно наблюдают за нами и пытаются предугадать наши реакции. Обычно они занимают два первых ряда, хотя часто передвигаются по залу.
— А вы их знаете? — недоверчиво спросила Милли.
— Имен я, разумеется, не знаю, но этих людей нетрудно опознать. Они всегда хорошо одеты и не сводят с нас глаз.
— А я думал, эти ребята — репортеры, — сказал Отставной Полковник Фрэнк Херрера. Проигнорировать такой разговор было выше его сил.
— А я ничего не заметил, — сказал Херман Граймз, и все, даже Пуделиха, улыбнулись.
— Понаблюдайте за ними сегодня, — предложил Николас. — Они обычно сидят за спинами своих уважаемых адвокатов. У меня отличная идея. Там есть женщина, которая почти наверняка является консультантом защиты. Ей около сорока, грузная, с густыми короткими волосами. До сих пор она каждое утро садилась в первом ряду позади Дурвуда Кейбла. Давайте выйдем и все дружно уставимся на нее. Все двенадцать человек. Будем просто очень пристально ее разглядывать и понаблюдаем за тем, как она пытается нас “разгадать”.
— И я тоже? — спросил Херман.
— Да, Херм, и вы тоже. Просто поверните голову приблизительно в направлении десятичасовой стрелки, если ориентироваться по циферблату часов, и делайте вид, что смотрите на нее так же, как мы.
— Зачем нам играть в какие-то игры? — возразила Сильвия Тейлор-Тейтум — Пуделиха.
— А почему бы и нет? Что нам еще делать в предстоящие восемь часов?
— Мне идея нравится, — сказал Джерри Фернандес. — Может быть, они хоть после этого перестанут на нас глазеть?