Верен до конца
Шрифт:
Наконец-то в лагерь вернулся Роман Наумович Мачульский. Он пробрался через не занятые фашистами деревни Скавшин и Осово.
Роман Наумович пришел поздно ночью. Коротко доложив о результатах своей командировки, начал расспрашивать о наших делах. Тут же обсудили план дальнейших действий. Все шло к тому, что нам придется выбираться из лагеря. Обороняться на месте рискованно. Решили отправить Бельского на Любанщину, подготовить там базу для подпольного обкома и известить любанцев о положении на Червонном озере. А группе партизан с Левшевичем во главе предложили разведать дорогу в направлении
Мы были уверены, что наш план выполнить нетрудно, но вышло совсем иначе. Левшевич к рассвету не вернулся. Утро прошло в напряженном ожидании. Еще были надежды на задержку, на какую-нибудь непредвиденную случайность. Левшевич не вернулся и на следующий день. Одно из двух: или наши разведчики наткнулись на вражескую заставу и их захватили фашисты, или они испугались блокады и, вырвавшись, решили больше не лезть в западню. Возможно, что и Бельскому не удалось дойти до любанских отрядов.
Надо было немедленно что-то предпринимать. Если этой ночью мы не выйдем из окружения, дальше будет еще труднее.
Фашистско-полицейские заслоны на канавах и хуторах подходили все ближе и ближе к озеру, кольцо блокады сжималось. Группа на «ездовне» обнаглела и приблизилась почти вплотную к лагерю. Но фашистам не поздоровилось. Подкрались партизаны к засаде и гранатами уничтожили пулеметное гнездо. Перепуганные полицаи бросились в болото, здесь их почти всех и перебили. «Ездовня» на некоторое время очистилась.
На другой день Бондарь отправился в дальнюю разведку. Ему надо было найти путь для выхода из окружения, выяснить, что случилось с Левшевичем и удалось ли выйти из блокады Бельскому. Мы настаивали, чтобы он взял с собой как можно больше бойцов, но он повел только троих. Бондарь знал, что здесь, у озера, оставалась вся база обкома и ее надо не только охранять, но и готовить к переправе в другое место.
Это был один из самых тяжелых дней нашего подполья. Вот что рассказывал потом Алексей Георгиевич:
— До деревни Червонное озеро мы прошли беспрепятственно. Поговорили с крестьянами, расспросили о наиболее удобных тропах и пошли дальше. Выходим за деревню, видим: из-за горки показались люди — человек пятнадцать. Все в гражданской одежде, но вооружены.
«Партизаны, — сказал один из моих бойцов, — разрешите, я пойду к ним».
Похоже было, что это и в самом деле партизаны. Я знал о приказе обкома прислать из отряда Меркуля группу бойцов. «Это они и идут», — подумал я. Но оказалось, что это были разведчики большого отряда эсэсовцев, переодетые в гражданскую одежду. После нашего угощения на «ездовне» гитлеровцы решили бросить на озеро крупный, хорошо вооруженный отряд.
Нас было четверо, а эсэсовцев — больше сотни. Они открыли огонь из винтовок и пулеметов. Принимать бой при таком соотношении сил было невозможно, и мы, отстреливаясь, стали отходить. Позади — небольшие заросли лозняка, я не успел добежать до них — пуля перебила мне левое колено, и я упал. Гитлеровцы усилили огонь. Мои товарищи не заметили моего ранения.
Это было на лугу, до зарослей около сотни шагов. Рядом оказалась небольшая ложбина, наполненная водой. Я соскользнул в нее и пополз по воде. Судьбу решали секунды. Спускался вечер, в зарослях
У самых кустов меня начали окружать, голоса раздавались совсем рядом.
Я собрал последние силы, поднялся, швырнул гранату в ту сторону, откуда слышались голоса, сам добрался до густых зарослей. Свалившись под куст, решил защищаться до последнего вздоха.
Но эсэсовцы в кусты не полезли. Они, должно быть, приняли нас за разведку большого отряда и боялись засады.
Только теперь, когда эсэсовцы отошли, я почувствовал сильную боль в ноге. Сапог наполнился кровью. Я перевязал ногу выше колена ремнем и пополз.
До лагеря не меньше трех километров. Сами знаете, даже здоровому нелегко пробраться по болотам, сквозь кустарники. Ничего лучшего не придумал, как только ждать. Если бойцы живы, они скоро заметят, что меня нет, и начнут искать. Срезав ветку лозняка, я потуже перевязал ногу, чтобы не истекать кровью, и лег.
Прошло около часа, никаких признаков, что меня ищут, не было. «Может быть, убили моих товарищей или в плен захватили?» — уже думал я. Совсем стемнело. Подул холодный осенний ветер, подмораживало. Мокрая одежда на мне задубенела. Надо было ползти дальше, а нога до того разболелась и такая слабость одолевала меня, что, казалось, пошевельнуться было невозможно.
В голове мелькнула мысль: найти бы какую-нибудь лодочку, и поплыл бы я «ездовней» к лагерю. Но где ее найдешь?
И я, напрягая последние силы, пополз. Не знаю, сколько времени прошло, только мне показалось, что очень много. Наконец добрался на четвереньках до стога сена. Полежал с минуту, отдышался и стал понемногу выдергивать клоки сена и подсовывать их под себя.
Так я немного согрелся. Думал, сделаю логово в стожке, залезу в него, полежу, отдохну, отогреюсь, а потом посмотрю, что дальше предпринять. Главное — закурю, если можно будет. Как никогда хотелось закурить! Но табак, спички, бумага — все размокло в кармане.
Вдруг послышалось, будто кто-то зовет меня по имени. Может, мне это только показалось? Прислушался — опять то же самое. Знакомый ли голос? Трудно разобрать: звуки хрипловатые, приглушенные. Неужели свои? Может, стоит отозваться? Но тут я подумал: «Не провокация ли?»
Незадолго перед тем возле деревни Осово слышна была беспорядочная стрельба, а потом кто-то отчаянно кричал: «Браточки, не убивайте меня, не убивайте!» Кто знает, что там происходило? Может быть, наш боец попал в лапы оккупантов, проявил малодушие и теперь вместе с фашистскими прислужниками ищет меня?
Я увидел, как какие-то люди приближались к стожку. Я решил не обнаруживать себя и приготовил гранаты. Я понимал, что сопротивляться не смогу и, если это враги, мне останется только одно: взорвать гранату. Слышу, говорят: «Ванька, погляди-ка в стогу, может, он там?»
Ваня — это один из моих бойцов, голос говорившего тоже знакомый. Какая-то необычная теплота и в то же время слабость разлились по телу.
Затаив дыхание лежу, наблюдаю. Высокий человек, увязая почти по пояс в болоте, подходит к стогу и тихо говорит: «Алексей, отзовись, если ты здесь. Это я, Ваня».