Вереница

Синклер Элисон

Однако корабль вовсе не унижал его… Эта мысль поразила Стивена, и он осторожно стал думать дальше. Если корабль нарисовал эту картину, значит, он знает все, что хранится у него в памяти. И тем не менее из всех накопленных Стивеном в течение жизни образов корабль выбрал самый прекрасный – и превратил его в еще более прекрасную картину.

Стивен оставил блокнот лежать на месте; его слишком трясло, и он не решился спускаться. Натянув рукава на ладони так, чтобы не прикасаться больше к аргиллиту, он прополз одним витком ниже, туда, где пандус расширялся настолько, что можно было встать, не опасаясь свалиться вниз. Потом он встал, спустился по спирали еще ниже и сел, скрестив под собой ноги, напротив картины, глядя

вверх, как он смотрел на деревья в тот первый дечь, голодный, холодный, но уже не чувствуя ужаса… а главное, освободившись от страха, что для него нигде не найдется места.

Какой же он был дурак, подумал Стивен, что ушел в город и попытался жить городской жизнью. Он не винил себя – он по-прежнему не чувствовал себя виноватым в том, что в конце концов не вынес и попытался бежать из города. Но это ведь они, порядочные люди, превратили город в такую клоаку. Его вина только в том, что он ушел из родной лесной чащобы, которая действительно была его домом.

Больше он этой ошибки не повторит, подумал Стивен и медленно, собрав все свое мужество и не отрывая глаз от любовного послания корабля, положил ладонь на аргиллит.

“Ты не Флер. Ты инопланетянин? Или Корабль?”

“Мне нужно время”, – услышал он наконец.

“Время у меня есть”.

39. Софи

– Привет, Ханна. Привет, киска!

Утро, красный вымпел. Софи фильтровала в лаборатории синтеза только что полученный краситель. Услышав голос Хэтэуэй, она подняла голову и увидела в дверном проеме Ханну. Мелисанда спрыгнула с ее рук, словно взбитые сливки. Кошка проигнорировала кроссовку Хэтэуэй, стукнула лапкой по шнуркам на теннисных тапочках Мариан, обнюхала края брюк Моргана и подняла заостренную мордочку к Софи с обиженным видом: “Где же ты была?” Софи лихорадочно бросилась к раковине, возбужденная, как всякий, кто когда-либо терял любимую кошку.

– Я должна сперва сполоснуть руки, не то я тебя запачкаю, – сказала она Мелисанде. – И не ругай меня за то, что я тебя бросила. Ты сама ушла.

Она вымыла руки, стряхнула с них воду и обтерла ладони о джинсы. Мелисанда уселась у ее ног, вылизывая лапу розовым, как лепесток, язычком и выражая таким образом свое терпеливое презрение к непроходимой человеческой тупости. Она увертывалась от мокрых пальцев Софи до тех пор, пока та не вытерла их насухо, и лишь затем позволила себя погладить.

– Должна сказать, – заметила Ханна, оглядываясь кругом, – ваш продуктовый завод выглядит очень внушительно.

Софи впервые увидела ее без обычной юбки и блузки. На Ханне были джинсы в заплатках и старая мужская рубашка. За спиной у нее маячил туго набитый рюкзак.

– Да, – подтвердила Хэтэуэй, – только не пробуйте наш кайенский соус, просто отрава. Зато другие приправы у нас получились очень даже ничего – перечная мята, ваниль и другие специи – все, что можно растворить в воде. Возьмите пончик! – Она протянула Ханне свое собственное изобретение – пончик из имбирного хлеба, оставшийся после утреннего совещания медиков и ученых: Ханна немного недоверчиво взяла его и надкусила. – Как дома, да? Мы сейчас пытаемся синтезировать кофе. Послушайте, вы можете взять с собой все, что захотите. А вы у себя в пещере не пробовали что-нибудь воспроизвести?

– Попробуем, когда устроимся на новом месте. Я пришла сказать вам, что некоторые из нас решили уйти из пещеры.

– Уйти?..

Кент Хьюс прошел за спиной у Ханны, поприветствовав их кивком. Она подождала, пока он скрылся из виду, и положила рюкзак на пол.

– Мы переселяемся в Эревон – Мэгги, я, Астарта, Барретт, Лилиан и еще человек десять. Голубка, Лиза, Хелен и дети решили остаться.

– А что случилось? – спросила Софи, отгоняя Мелисанду от стола, на который та намеревалась запрыгнуть.

– Я и сама об этом думаю. Быть может, мы слишком

разошлись во мнениях. А может, просто неудачно выбрали место – слишком близко от такого многочисленного, централизованного и стремящегося к расширению территории соседа. Некоторых из нас тревожит присутствие военных, других – тот факт, что мужчины, похоже, взяли власть в свои руки. И вы постоянно давите на нас. – Она глубоко вздохнула. – Мы только начали устраивать свою жизнь по собственному разумению, как перед нами встал вопрос: ассимилироваться или нет, а если да, то до какой степени, пускать вас делать обыск или нет… Вчерашний инцидент был последней каплей. Мы не спали практически всю ночь, пытаясь договориться, но под конец те из нас, кто не хочет жить по вашей указке, решили, что есть только один выход – уйти. Эревон живет согласно провозглашенным им принципам анархии. Там есть несколько групп, сосуществующих друг с другом, в том числе группа лесбиянок-сепаратисток. Возможно, мы присоединимся к ним, а может, и нет. Но у нас по крайней мере будет выбор.

Софи молчала, однако молчание затянулось, и она поняла, что ей придется что-то сказать.

– Я вам не судья. Я человек аполитичный.

– Аполитичных людей не бывает, – сказала Ханна. –Каждый поступок – это политика. – Она протянула маленький листок бумаги. – Здесь указано, где мы обоснуемся. Мы будем рады видеть всех вас. Вы все, так сказать, ассоциированные члены нашего сообщества. – Ханна из вежливости не стала подчеркивать, что к Моргану это не относится. – Знаешь, Софи… Я хотела бы напоследок кое в чем тебе признаться. – Голос у нее был виноватый, но уже не такой напряженный. – Во-первых, Мелисанда начала есть имбирный хлеб. Мы даже не заметили, как она нашла новый источник; он совсем не такой сладкий. Мы надеемся, что раз корабль заботится о нашем пропитании, он позаботился о ней тоже. Мне кажется, никаких побочных эффектов у нее нет. А во-вторых… у нее начался период сексуальной активности, и она сбежала… – Ханна печально улыбнулась. – Ты не единственная, кто взял с собой на борт кота или кошку. Я знаю, как ведут себя животные женского пола, когда они беременны. У меня в колледже была соседка по комнате, которая вела себя точно так же. И Барретт тоже говорит, что Мелисанда, как и моя соседка, забеременела. Конечно, я должна была сказать об этом раньше, но мы так закрутились… Извини. Я понимаю, что мы за ней не уследили, хотя ты доверила нам ее…

– Котята? – сказала Хэтэуэй, опустившись на колени и протянув к Мелисанде руку. – Вот здорово! Иди ко мне, кисонька! Кис-кис-кис!

Мелисанда бросила на нее взгляд, исполненный крайнего презрения, и пристроилась рядом с Софи. Она явно не выглядела больной или голодной; ее кремовая с темными пятнами шкурка была гладкой, глаза блестели. Кошка вытянула передние лапы, выставила коготки, подняла свой зад с хвостом к потолку и довольно замурлыкала.

– Мелисанде удалили яичники, – сказала Софи, – она не могла забеременеть.

– Барретт совершенно уверена, что она беременна, – ответила Ханна. – Все признаки налицо. Если ей сделали операцию недавно, у нее могло остаться…

Она осеклась, увидев, как Софи решительно покачала головой.

– Это было почти три года назад.

– Здесь происходят и более странные вещи, – мягко заметила Ханна.

Софи нагнулась и протянула руки. Мелисанда потерлась о них своей шелковистой шерсткой. Софи провела ладонью по мягкому кошачьему животу с двумя рядами сосков. Ее знания о кошачьем воспроизводстве ограничивались информацией из книг, прочитанных давным-давно. Она прижала к себе кошку, нащупала послеоперационные шрамы, а затем нажала на живот посильнее, пытаясь понять, есть ли там что-то или нет. Мелисанда сердито зашипела и сомкнула зубы на руке Софи, не кусая, а просто выражая неудовольствие, пока Софи не отпустила ее. Затем уселась и стала вылизывать шерстку.